Серебряная клятва

– Инельхалль с детства нравилась мне… – начал он, тоже на что-то решившись. – Ну а Хайранг был моим лучшим другом. По сути, – угол рта дёрнулся в подобии улыбки, – он был единственным моим другом. Ты рос при дворе и, наверное, легко научился дружить, а вот меня привезли из далей, где общался я только с простым людом. Мне не давались условности, я был как булыжник среди огранённых самоцветов. Булыжник, который каким-то образом получился от любовных утех самоцветного короля…

Хельмо усмехнулся. Образ ему понравился.

– С Хайрангом меня подружила ёрми, – продолжил Янгред. – Мы с ним учились военному делу, довольно долго. Но через какое-то время…

Вспомнились уже другой странный разговор и иноземное имя – Марэц.

– Ты сбежал, – легко закончил Хельмо. – Почему?

– Я понял, что не нужен отцу, – сухо ответил Янгред. – У него своя семья, а я был так, зверушкой. Зверёнышем.

Хельмо невольно вздрогнул. «Да что же ты под ногами у нас всё время вертишься?» – прошептала в его голове мёртвая дядина жена. Ему тоже захотелось тогда сбежать, вот только некому было забрать его с собой. Он потёр веки.

– И я так озлился, что порвал разом со всеми. С Хайрангом я даже не попрощался. Он долго ничего обо мне не знал и, видимо, не простил. У него тоже не было, кроме меня, друзей. Я был слишком плохим для этого, а он – слишком хорошим. Все вечно садились ему на шею.

Хельмо только понимающе кивнул и, почувствовав озноб, подтянул колени к груди.

– Инельхалль, – Янгред наконец повернулся к нему, – была дочерью какого-то королевского фаворита. Её готовили во фрейлины. Она приглянулась мне, ещё когда я только приехал, но, конечно же, я был в том возрасте, когда любить девчонку – просто стыд. – Янгред рассмеялся, но мгновенно помрачнел. – Когда я уже присоединился к Марэцу, её родители попали в опалу: их обвинили в покушении на короля. Их казнили, её постригли в монахини… – Всё так же мрачно Янгред осклабился. – Отца потом, кстати, всё равно отравили. И, как оказалось, подозревал он не тех, кого стоило. Но неважно.

Соловей запел особенно звучно. Казалось, птица порхнула совсем близко. Хельмо и Янгред подняли головы, но в тёмном кружеве кроны никого было не разглядеть.

– Я случайно узнал об этом из сплетен при чьём-то дворе. – Янгред сорвал травинку и стал крутить в руках. – Я подбил нескольких приятелей, уговорил Марэца, и мы похитили Инельхалль из монастыря. Ну, точнее, Марэц назвал это похищением. Ледяной Клинок назвала это спасением… – Янгред улыбнулся теплее. – Я ведь знал: она там пропадёт. Она всегда была нравной, ей и во фрейлины-то не хотелось, она рвалась в солдаты. У Марэца и так были женщины под началом, он оставил её с нами. Так прошло ещё около двух лет – я обучал её, мы воевали вместе, постепенно влюблялись друг в друга уже по-настоящему, а не как дети… ну а потом нам захотелось вернуться: отец умер, опалу с рода Инельхалль сняли, и мне показалось, мы можем там что-то начать. Начать, как все. Знаешь, Хельмо… – тон изменился, стал колючим, – что скверно в маленьких странах, где земли больше, чем людей? Тебе с детства вбивают: нужно продолжать род, обязательно заводить семью, ребёнка, желательно не одного… – Янгред опять отвернулся. – Я тоже так думал. Догадаешься, что случилось дальше? Это не сложно, если вспомнить, из кого состоит женский легион.

Хельмо помотал головой. Предмет был слишком щекотливый.

– Мы вернулись. Обручились. Стали жить вместе. Вот тут-то и выяснилось, что в походах у нас не было проблем не из-за травяных сборов, которые от этого предохраняют. Оказалось, ещё до опалы она сошлась с тем, с кем сходиться не следовало, – с одним из священников. Кажется, она вправду его любила, потому что, спасая от позора и смерти, – у нас это запрещено, – избавилась от последствия, даже раньше, чем он узнал. Сейчас я понимаю её, тем более она была совсем юна и боялась, но тогда…

Янгред бросил травинку. Его голос зазвучал тише:

– Она увидела, как я среагировал, сказала, что всё понимает, что должна была рассказать раньше и что не держит меня, если я не могу это принять. И… я ушёл.

Хельмо молчал. Янгред опять посмотрел на него, и ему захотелось потупиться.

– Это не совсем предательство, – всё же сказал Хельмо.