Серебряная лоза (СИ)

Это действительно шагал Гундольф, направляясь вверх по улице. Сажу он, похоже, пытался стряхнуть и отмыть, но сделал это не очень-то аккуратно, больше размазал.

Он завертелся, пытаясь понять, откуда слышится приглушённый голос, затем сообразил и уверенным шагом двинулся к входу в домишко.

— Мы теперь не одни, — радостно сказала Хитринка. — Этот стражник помог нам на Вершине, и сейчас он тоже что-то придумает!

Брунгильда, однако, не выглядела обрадованной. Она даже не обернулась, когда Гундольф вошёл, и весьма невежливо стояла к нему спиной, глядя в окно, выходящее на пристройку.

— И вы здесь? — обрадовался стражник. — А спутница твоя как-то переменилась.

— Это Брунгильда, ты её не знаешь. Каверза сказала, ей можно доверять, — сообщила Хитринка, досадуя на даму. В самом-то деле, как можно стоять спиной к человеку, с которым тебя знакомят!

Брунгильда нерешительно повернулась, и на лице её, когда она глядела на Гундольфа, появилось виноватое выражение. А тот застыл столбом. Ах, так вот в чём дело! Конечно, в таком-то платье стыдно представляться людям. Бедняга Гундольф даже покраснел от неловкости и смущения, пытаясь отвести взгляд.

— Я Брунгильда, — зачем-то ещё раз повторила дама.

— Ага, я понял, — странным голосом ответил стражник.

Затем он потянул левой рукой с плеча вторую куртку, всё ещё наброшенную поверх оставшейся без рукава первой, и постарался, как мог, укутать Брунгильду. Потом застегнул ей пуговицы. Правая рука, перевязанная, оставалась неподвижной, и Гундольфу пришлось нелегко, но всё-таки он не успокоился, пока не застегнул ряд до самого верха.

— Рад, что ты здесь, — сказал он затем и сделал такое движение рукой, как будто хотел погладить даму по щеке, но не осмелился.

Хитринка видела по лицу Брунгильды, что ей страшно неловко, и потому поспешила отвлечь стражника.

— Расскажи, что случилось, когда ты пошёл вниз.

— Ах да, — произнёс Гундольф, обернувшись.

Это звучало как: «Ах да, ведь здесь есть ещё и ты».

— Ну, я спустился, значит, а внизу почти тихо. Ворота уже валялись на земле, где-то вдали ревели моторы, под ногами кое-кто стонал, да только я решил идти вперёд. Всем тем парням бы я не помог, да и не на нашей стороне они оказались. Волков не увидал — я так думаю, погнались за машинами, ведь от приказа они не отступают, а приказ у них — защищать Вершину. И ещё, пока спускался, всё глядел по сторонам, но Марты не нашёл, ни живой, ни мёртвой. Она всё-таки прыгнула.

— Ну конечно, прыгнула, ты же сам видел, — с упрёком сказала ему Хитринка.

— Ага. Так вот, за вами решил не возвращаться. Волки неясно где, вернуться могут в любую минуту, в доме вам безопасней было. Так что пошёл я по дороге, только сажу размазал по лицу. После меня нагнали и подбросили сюда. Я наврал им, что у Вершины что-то взорвалось, потому я в саже, да и вообще, нагородил с три короба про сражение, которого не видал. Хотел пойти, куда Каверза велела, к папаше Нику этому, да стражники у ворот не отпускали, расспрашивали. Всё предлог не находился уйти — зачем бы, в самом-то деле, мне оставлять своих и бродить по городу. Ну, наконец я сообразил, что в этом местечке знатная выпивка, и сказал, что желаю отведать самой лучшей, пока есть возможность, да и заслужил после такого. В это они поверили, вот я и пошёл. Так вы сами-то чего не там?

— Каверза пошла, — пояснила Хитринка, — а её вместо помощи уволокли вниз.

Гундольф призадумался.

— Так я пойду, — сказал он, — только о папаше Нике заикаться не стану, а попрошу выпивку. И пока буду пить, огляжусь. Вдруг что и пойму.

— Ты ранен, — печально сказала Брунгильда. — Жара нет? Сильно болит?

— Пустяки, — сказал Гундольф и по привычке хотел махнуть правой рукой, но побелел и сморщился. — Терпимо, а выпью если, и вообще чувствовать перестану.

Последние слова он произнёс сквозь зубы.

— Будь осторожен, пожалуйста, — с такой же непонятной грустью пожелала ему Брунгильда.

Гундольф опустил голову, тяжело вздохнул, развернулся и вышел.

— Давай поищем, где можно устроиться, поспишь пока, — сказала Брунгильда, оборачиваясь к Хитринке. — Ведь ты едва на ногах стоишь, я вижу.

И это было вправду так, вот только спутница Хитринки и сама выглядела не лучшим образом.

Они поднялись по лестнице, осторожно, друг за дружкой. Старые ступени поскрипывали и трещали, некоторые балки перил сломались, и было боязно, что и лестница провалится под ногами. Однако обошлось.

Наверху отыскалась кровать, до того пыльная, что Брунгильде с Хитринкой после долгих усилий так и не удалось отчистить её хотя бы наполовину. Встряхивая покрывало, они заполнили комнату серым туманом, осевшим на их лицах, и расчихались так, что Хитринка боялась, их услышат снаружи.

— Ты ложись, — сказала, наконец, Брунгильда. — Я посторожу.

И конечно, она соврала. Сперва она села, уперев локти в колени и уронив лицо в ладони, затем оперлась плечом о спинку кровати, а глаза её между тем открывались всё реже и реже. К тому моменту, как саму Хитринку начало затягивать в омут сна, Брунгильда уже сладко спала, откинувшись на подушку.

Проснулась Хитринка от звуков разговора.