Серебряная подкова

У классной доски стройный красивый гимназист лет шестнадцати напрасно старался перекричать общий шум.

- Господа! Господа! - повторял он, размахивая потрепанной книгой, но его не слушали. Тогда, проворно вытащив из бумажного свертка длинное полотенце, он перебросил его через левое плечо так, что правая рука была свободной, и, вскочив на стул, принял величественную позу древнего римлянина.

Это подействовало. Разговоры смолкли, все обернулись к нему.

- Господа! - повторил гимназист. - Начинаю наш первый урок геометрии. Слушайте же внимательно!

Удерживая книгу в левой руке, он водил по строчкам указательным пальцем правой и продолжал важным голосом, явно подражая учителю:

- Я собрал вас в этом Мусейоне [Мусейон (дословно: храм муз) - научный центр в древнем городе Александрии], мои драгоценные ученики, чтобы просветить ваш разум чтением своих "Начал".

Пересмеиваясь, гимназисты окружили оратора. Игра им понравилась.

- Учение мое, - продолжал тем временем оратор, - начинается определениями, аксиомами, постулатами. Дальнейшее ваше продвижение в глубь сей науки зависит от того, как вы усвоите их.

Он строго взглянул на слушателей, поднял палец и еще торжественнее продолжал:

- Определение первое. Точка есть то, что не имеет частей... Усвоили?

- Дорогой Евклид Александрийский, - вмешался ломающимся голоском высокий худощавый гимназист, сидевший на подоконнике. - Что-то не очень лезет в голову.

Если у точки нет частей, значит, и самой точки не имеется?

"Евклид", несколько замявшийся на своем пьедестале, попросил подать ему со стола другую книгу и, быстро полистав ее, нашел необходимую страницу.

- Господин Перевощиков! - торжественно проговорил он. - Ответствую вам словами "Критической истории философии" Бруккера. Слушайте внимательно: "Философия, или же любомудрие, - наука такая, которая посредством понятий учит познавать качества и отличительные особенности предметов..."

- Как раз наоборот, - послышался чей-то голос, такой тихий, что "Евклид" или не расслышал его, или не считал нужным ответить.

- Второе определение! - возгласил он. - Линия есть длина без ширины...

- Эй ты, Евклид... Казанский, - снова прервал его Дмитрий Перевощиков и, соскочив с подоконника, подошел к доске. - Не мути нам воду!

Схватив мел, он резким движением руки провел на доске жирную черту.

- Вот она, линия. И, по-твоему, длина ее не имеет ширины. Так? И вообще, что же такое длина? Да и можно ли о ней толковать, если ты нам понятия линии сперва не определил? Ну-ка?

Среди гимназистов, окружавших "Евклида", произошло движение.

- Ну и наука эта геометрия, - пожаловался кто-то в заднем ряду. - С ума сойдешь.

Его поддержали другие:

- Да, наука трудная.

Но тут к оратору протиснулся высокий ученик с темнорусыми волосами. В правой руке у него была какая-то книга.

- Разрешите мне ответить за вас, дорогой учитель, - с доброй улыбкой предложил он, показав два ряда белых зубов.

- Ну что ж... Пожалуйста, Саша... господин Лобачевский, - раскланялся "Евклид" и ловко соскочил со стула, уступая место.

- Мне пьедестала не требуется.

Кто-то пошутил:

- И так высокий.

Саша Лобачевский повернулся ко всем и поднял над головой развернутую книгу.

- Пуганая ворона, говорят, куста боится, - начал он. - Так и мы. Боимся трудностей... Книга сия - "Сокращения математики". Написал ее Румовский, адъюнкт Академии наук. Послушайте, что пишет он в предисловии:

"Хотя математика перед всеми науками в точности преимущества имеет и знание первых ее частей всякому необходимо, однако ж начала ее в начинающих учиться при самом вступлении отвращение производят. Посему кто бы мог винить математиков, что не стараются они об изобретении другого способа к познанию истин математических, но в рассуждении сего оправдать их может Евклидов ответ, который он дал своему государю..."

Саша с улыбкой посмотрел на "Евклида Казанского".

Тот кивнул ему:

- Читай, не задерживай.

- "Когда царь Птолемей спросил Евклида, нельзя ли для него найти менее трудный и утомительный путь к познанию геометрии, чем проложенный в его "Началах", тогда ответствовал Евклид, что к геометрии нет царской дороги..."

Но тут зазвенел колокольчик и положил конец диспуту.

Ученики заняли свои места. Спокойной, уверенной походкой вошел учитель математики Григорий Иванович Корташевский. В руках держал он журнал и книги, а под мыш-.

кой - свернутый в трубку лист бумаги.

Старик сторож внес полную корзину каких-то инструментов и наглядных пособий.

Строгим взглядом Корташевский оглядел всех учеников, стоявших навытяжку.

- Садитесь, господа, - сказал он и тут же, не подымаясь на кафедру, начал свой урок.

- Говорят, математика - это язык точных наук. Действительно, господа, разве можно изучать, скажем, такие предметы, как механику, физику, артиллерию, архитектуру, не зная математических исчислений, правил, теорем и формул? Конечно же нет. А без них не может развиваться наше отечество, не могут свершаться научные открытия...