Серебряная река

— Алтарь, построенный в более простые времена, можете мне верить. Все эти застолья с деликатесами со всех концов света, ваши шелка и драгоценности и еще бог знает что… я уж не говорю обо всех сплетнях и политиканстве. Я никогда не чувствовал себя таким тупым, провинциальным путешественником из другого века, как на этих трапезах.

Джамшид подошел к нему, стоявшему у ограды:

— Я полагаю, за четырнадцать веков многое меняется.

— Тут речь идет не об изменениях, — тихо сказал Дара. — Это абсолютно новый мир.

Печаль в голосе Дары огорошила Джамшида, но, когда он поймал взгляд Афшина, тот уже, покраснев от смущения, отрицательно качал головой.

— Вы уж меня простите. Меня, когда я выпью лишнего, начинают донимать всякие мысли, а ваше финиковое вино крепче всего, к чему я привычен.

— Неужели Дэвабад был таким, как вы говорите? — спросил Джамшид. — Не могу себе представить прогулку в одиночестве в шафитском районе. Я уж не говорю о том, чтобы так открыто отмечать наши праздники.

— Все так и было. И даже больше. Сам толком не знаю, что я ожидал увидеть в Дэвабаде, но меня вовсе не вдохновила необходимость в первый же день останавливать толпу шафитов, которые рвались в квартал дэвов.

— Похоже, это не очень на вас повлияло, — отметил Джамшид. — Вы кажетесь таким… бесстрашным.

— Если я кажусь бесстрашным, то лишь оттого, что поднаторел в умении скрывать свои страхи. Все то время, что я потратил на дорогу сюда, меня донимали мысли о том, что сделает со мной ваш король джинн — отправит меня гнить в какое-нибудь подземелье или просто казнит. И я опасаюсь за мою Бану Нахиду, — признался Дара. — Очень опасаюсь. Я боюсь за нее каждую минуту, которую она проводит в этом дворце в окружении ушлых джиннов.

— Она, кажется, очень способная. Умная и волевая — все, как вы говорили.

Вид у Дары был не очень уверенный. Джамшид наблюдал, как тот в последний раз погладил одну из лошадей.

— Я заметил, вы не любите, когда кто-нибудь плохо отзывается о Кахтани.

Такая смена темы застала его врасплох, но через мгновение он согласился:

— Да, не люблю. Не говоря уже о том, что плохо отзываться о них опасно, я считаю эмира Мунтадира близким другом.

— Мне это кажется странным — бояться близкого друга.

Джамшид откашлялся:

— Тут не все так просто.

— Конечно. — Дара посмотрел на него. — Он хороший человек?

«Да». Но Джамшид придержал язык — он увидел, как внимательно смотрит на него Дара. Он был сыном политика, он чувствовал сдвиг в разговоре, когда такой сдвиг случался.

— Вы только что вернулись из долгого путешествия с ним. Этого было недостаточно, чтобы сформировать о нем мнение?

— Да я сформировал. Он умный дипломат, он пытается поддерживать мир с врагом, восставшим из мертвых. Я хочу услышать мнение о нем от человека, который знает его получше.

«Почему он спрашивает меня об этом сейчас?» Не могли ли до него дойти слухи о том, что Гассан хочет поженить Нари и Мунтадира? При этой мысли Джамшида пробрала дрожь. Любому, кто проводил время с Афшином, было понятно, что его чувства к Бану Нахиде выходят за пределы деловых связей.

— Да, — сказал он наконец, — Мунтадир — хороший человек и очень способный эмир, а эти ипостаси не всегда в ладу друг с другом. Но у него доброе сердце и он старается быть справедливым и по отношению к своему народу, и к своему королевству.

— У Мунтадира слабость к алкоголю.

Джамшид поймал себя на том, что ощетинился, услышав имя Мунтадира.

— И это говорит человек, который только-только признался, что перебрал финикового вина.

Яркие глаза Дары заплясали.

— Да, вы, вероятно, преданный друг, если так его защищаете. Тогда позвольте, я спрошу вас еще кое о чем, Джамшид э-Прамух, и я надеюсь на ваш не менее прямолинейный, чем предыдущий, ответ. Как, по-вашему, он будет хорошим королем для своего народа? — Джамшид открыл было рот, но Дара поднял руку. — Нет, не отвечайте, как друг. Подумайте. Ответьте мне, как дэв.

«Ответьте мне, как дэв». Эти слова, произнесенные Афшином, который сражался и умер за свободу своего народа, имели немалый вес. Считал ли Джамшид, что Мунтадир будет хорошим королем? Странным образом он никогда не заставлял себя объективно подумать об этом раньше. Что думал Джамшид — не имело никакого значения. Мунтадир так или иначе становился королем, а Джамшид присягнул ему. Значение имело лишь желание Джамшида в меру своих сил помочь ему стать наилучшим из королей. А личностью Мунтадир был хорошей. Он пытался поступать правильно.

«Если это «правильно» не вызывало возражения Гассана». Джамшид подумал о Нари. Будет ли у нее голос в этом королевском браке? Будет ли ее голос вообще волновать Мунтадира. Сколько раз он просил Мунтадира спасти некоторых художников и поэтов дэвов, над которыми он шефствовал и которые имели неосторожность сказать публично что-то неправильное?