Серебряная рука

– А этот старый дурень все-таки соображает. Его роза – чудо природы. При таком холоде… Ты только взгляни! – Лапища Арудж-Бабы нежно прикасается к лепесткам новой махровой розы Османа Якуба. – Конечно, было бы лучше, если бы он поменьше говорил, но раз уж сам Аллах набил ему рот словами, остается принимать его таким, каков он есть. А за эти зимние розы он заслужил знатный подарок.

Арудж-Баба отрывает одну из жемчужин, которыми расшита его накидка, и сует ее Хасану в руку:

– Отдай ему. Но не говори, что она от меня. Положи жемчужину в его бокал: посмотрим, проглотит он ее или нет.

Арудж-Баба постоянно жаждет развлечений, но только за счет других. Сейчас, например, ему смешно от одной только мысли, что Осман может поперхнуться его жемчужиной. Он уже видит его посиневшим и задыхающимся.

– Здорово, наверно, испугается. Вот увидишь, он еще заявит, что это чудо, и зажжет свечу перед своими Мадоннами.

Ради забавы Арудж-Баба может изобрести что-нибудь и похлеще. Подумаешь, подбросить жемчужину в бокал! Вот если бы он вздумал срубить пару голов, тут уж на благополучный исход рассчитывать не пришлось бы.

Арудж-Баба наслаждается всеми радостями и свободой, дарованными монарху. Но если говорить честно, свобода эта уравновешивается заботами. И все же на месте повелителя Арудж-Баба чувствует себя прекрасно, хотя во многом бейлербей остался простым человеком – таким, каким был еще в те времена, когда рыбачил на своей лодке. Арудж-Баба до сих пор очень не любит оставаться в закрытых помещениях. Ему нужен свежий воздух, и нередко, когда Краснобородому приходится обсуждать скучные дела, он заставляет свою свиту бегом носиться за ним по аллеям парков или по огородам: писцы вынуждены поспевать за хозяином и делать пометки на небольших дощечках или производить выкладки, пользуясь висящими у пояса маленькими счетами и веревочными браслетами со множеством узелков.

Сегодня Арудж-Баба прогуливается вместе с Хасаном с того времени, как солнце выглянуло из сторожевой башни. Баба хочет узнать все подробности прошедшей операции – ему мало официальных отчетов. Да и самому ему надо поделиться новостями с приемным сыном.

Чтобы компенсировать одиночество прошедших дней, он обстоятельно рассказывает о самых обычных торговых операциях, визитах послов, передвижении кочевых племен, о распределении продовольствия, покупке новых почтовых голубей и о здоровье зверей, содержащихся при дворце.

– Гепардов, – говорит он, пребывая в уверенности, что порадует любимого наследника, – без тебя все время натаскивали на дичь.

И Хасану вдруг приходит на ум устроить охоту вместе с родственниками Карла Габсбургского.

– Ни за что! – взрывается Арудж-Баба. – Если только ты не собираешься использовать маркиза вместо дичи. Пусть побегает, зная, что мы можем продырявить его филейную часть и поджарить ее на масле.

Для Аруджа это была бы новая забава. О подобных жестокостях он говорит так решительно и спокойно, что и не захочешь, а поверишь ему, даже если это всего лишь мимолетная причуда его фантазии.

– С твоего маркиза не мешало бы снять шкуру, почесать ему как следует пятки. Мы слишком хорошо относимся к этим испанцам и спесивым папским прислужникам, они того не заслуживают. Стоило бы отдать их в руки жителей наших прибрежных селений, на которые совершал набеги Карл Габсбургский со своими людишками.

Хасан поглядывает на Аруджа с иронией, склонив голову набок и улыбаясь уголком рта.

– Ты что, – продолжает Арудж-Баба, – жалеешь, что попал в руки именно к нам? Хотел бы я посмотреть, что бы с тобой сделали испанцы. Да тебя разорвали бы на куски и скормили собакам. Мы по сравнению с ними просто ягнята.

По мнению Хасана, сравнения тут неуместны: набег есть набег, и ничего больше не скажешь. Война, кто бы ее ни вел, – не праздник роз вроде тех, что растут в садах Османа Якуба.

Однако Хасан признает, что испанцы считают себя единственными хозяевами на земле, этаким светочем человечества, и думают, будто им по праву полагается почет и уважение и все обязаны припадать к их ногам. Особенно в этом убежден Комарес.

Аруджа возмущает, что в тех редких случаях, когда маркиз проходит мимо, он еще воротит от него нос.

– Смотрит на меня бешеными глазами – вроде пугает. Это меня-то!

Бейлербею становится смешно при мысли, что маркиз де Комарес надеется взять его на испуг. Да, не жалует он этого заносчивого испанского гранда.

– Думает, что попал к каким-то варварам! Не нравится он мне! Скажи, неужели ты находишь что-то хорошее в этой лягушке? Глаза водянистые, рот вечно искривлен, на лице гримаса отвращения ко всем и вся. Противный урод! Рим должен быть благодарен за то, что ты захватил этого типа и лишил его возможности путаться под ногами у Папы. Кому он нужен?

– На веслах он сидел как полагается, без всяких капризов. И на верфи сейчас работает. Конечно, он грозит когда-нибудь отомстить, но пока усердно орудует молотком и пилой.

Хасан руководит судостроительной верфью, где работают в основном пленники, так что он часто с ними видится.