Серебряная свадьба

О л я. С кем мне еще поговорить? У детей своя жизнь. Да и не всё они поймут! Для них наши заботы, мысли, воспоминания — это так… Они все это только к старости поймут.

Д а ш а. Еще доживут ли? До старости!

О л я. Да что ты такое говоришь?

Д а ш а. А война? Думаешь, не будет?

О л я. Я-то откуда знаю!

Д а ш а. Ты-то телевизор каждый день смотришь. А в газетах что пишут?

О л я. Не дай бог… (Вздохнула.) Тогда уж ничего не останется. Нам-то что… молодых жалко.

Д а ш а. Внучат особенно. Мишка с Виктором все-таки пожили. Что-то повидали, а ребята…

О л я. Нет, лучше не думать об этом!

Д а ш а (очень серьезно). Вот посмотрим, что Женева в конце концов даст.

О л я. Я этого ничего не знаю, но думаю — наши не допустят!

Д а ш а (вздохнула). Если бы только от наших зависело!

О л я (встрепенулась). Звонят, кажется? Телефон…

Д а ш а. Показалось.

О л я (смотрит на часы). Самое время вроде…

Д а ш а. Нервная ты какая стала. Отдохнуть бы тебе…

О л я. А кто меня заменит?

Д а ш а. Целыми днями как белка в колесе мечешься. И то Мишеньке надо, и другое… А он вот взял — и к своей пассии укатил. Прямо как дед! (Смеется.)

О л я. Да разве они ценят! Если бы жена так за ним ухаживала, он бы пылинки с нее сдувал. А мать — это естественно. Витька, еще студентом, как-то мне сказал, я ему пожаловалась, что трудно мне, а он: «Так это же твоя профессия!» У плиты стоять — это, оказывается, моя профессия!

Д а ш а. Il est très dommage, mais…[19] Но избаловала ты их. Избаловала!

О л я. Тебе — жаль! А вообще-то какая мне еще радость, как не им угождать?

Д а ш а. А они и привыкли, что у матери все самое вкусное! Да самый сладенький кусочек!

О л я. Я тебе — совсем забыла! — телятинки на рынке купила. Такие два хороших кусочка попались.

Д а ш а. Да куда мне! Я и сготовить-то как следует не сумею!

О л я. Ой… телефон, кажется… (Поднимает трубку.) Михаила Арсеньевича? А кто его спрашивает? Нет, его нет дома… Неизвестно, когда будет… Вы лучше завтра к вечеру позвоните. (Кладет трубку.)

Д а ш а. Женщина?

О л я. А кто — не говорит!

Д а ш а. Она? С сыном которая?

О л я. Нет, молоденький такой голос. Кажется, в театре работает.

Д а ш а. Ну, а актриса — это тоже…

О л я. Все лучше, чем старая грымза.

Д а ш а (улыбнулась). Оля! Что за façon de parler?[20] А мы с тобой спрашивали родителей, когда замуж выскакивали?

О л я. В то время родителям не до нас было.

Д а ш а. Очень даже — до нас! И очень старики за нас переживали. Только вида не показывали. Боялись испортить нам жизнь. А мы теперь все знаем — на ком жениться! Когда разводиться!

О л я. Когда ты за Агнивцева выскочила, ты же отца не послушалась!

Д а ш а. И дура была! Врун он был! Трус! Чего только не плел. Что он и на красных работает. И на английскую разведку…

О л я. И все-таки ты любила его?

Д а ш а. Что ты понимаешь в любви!

О л я. Я не понимаю?

Д а ш а. Не-а…

О л я. Почему?

Д а ш а. Ты же, в общем, и не любила никогда. Как следует!

О л я. Я не любила?

Д а ш а. Скажешь, Арсения Васильевича любила?

О л я. По-своему, да любила!

Д а ш а (махнула рукой). Вот именно — по-своему!

О л я. Да если бы не Арсений Васильевич! Ни Витьке, ни тебе… И мне не выжить!

Д а ш а. Да кто же против Арсения Васильевича? Только мы о другом! О любви говорим!

О л я. Хорошо… А Митю Кулева? Не любила?

Д а ш а. Кулев? Да…

О л я (горячо). Уж какой он-то был человек! Ведь он же меня в Москву в двадцать шестом году привез. Какой-то совершенно — вне жизни человек! Только самолеты у него на уме. Как с утра убежит в свой ЦАГИ, так дни пропадает, домой не возвращается. И придет — весь в масле машинном, в бензине… «Оленька, давай мыться. И за стол!» Веселый всегда. И все про свои самолеты рассказывает. Друзей приводил. А ты знаешь, Королев-то… этот Главный конструктор, он же его приятель был. Сколько раз у нас бывал. Я как королевский портрет увидела, сразу вспомнила. Тогда-то они все молодые были… Ну, самое начало тридцатых!

Д а ш а. Давай лучше не будем вспоминать…. ma chérie![21] А то тебе плохо станет!

О л я (ничего не слыша). Ой, Дашенька, Дашенька… До сих пор у меня все перед глазами стоит. Я же тогда на аэродроме была. Самолет-то Митя свой построил наконец. Государственная комиссия приняла. Решили они всемером — начальник цеха, второй конструктор и еще кто-то — прокатиться. Митя все меня звал, а я что-то опаздывала. Они меня не стали ждать. Я когда приехала на аэродром, они уже в воздухе были. Смотрю — самолет-то кружит, кружит, а сесть не может. Бензин кончался, и низко слишком. Это потом мне объяснили. Еще раз пошел на посадку. И прямо на моих глазах… Взрыв! Только воронка глубокая… А больше ничего не помню!

Д а ш а (настороженно смотрит на сестру. Пауза). Да-а… Большой был бы человек.

О л я. Он и тогда был большой человек.

Д а ш а. Я и говорю. Тогда авиаконструктор — редкость была.

О л я. Они и сейчас — редкость.

Д а ш а. Правильно. А тогда только Туполев да Ильюшин…