Серебряные осколки

– В мире нашлось бы с полдюжины человек, которым ты был небезразличен, – безжалостно продолжала Уинифред. – Малин, твоя мать, Эвелин, Теодор. Думаю, ты отлично понимаешь, что сам отбил у них всякую охоту с тобой связываться. Кому ты продолжаешь доказывать, что ты полное ничтожество – им или себе?

– Да мне плевать на них, – хрипло рассмеялся он, содрогаясь, но взгляд его стал растерянным.

Уинифред в очередной раз поразилась, до чего они с Малин похожи, начиная хищными манерами и заканчивая вечно кипящей яростью.

– Тебе ведь нравится навлекать на себя гнев? Нравится, когда тебя презирают?

– Довольно, – выдавил Стеллан.

– Так ведь легче, правда? Кажется, будто другие ненавидят тебя сильнее, чем ты сам.

– Хватит.

– Открою тебе секрет: никто тебя не ненавидит, Акли. Всем на тебя плевать.

– Хватит! – взревел он. – Перестань. Прошу, перестань.

Уинифред выпрямилась. На простыню снова закапала вода, но на этот раз с его лица. Стеллан скорчился на кровати, негромко всхлипывая и дрожа от озноба. На горящей от жара спине вода давно высохла, и красные пятна пролежней еще отчетливее выступили на коже. Стеллан что-то бормотал, но она не могла разобрать ни слова.

Наконец он приподнял голову. Серые глаза, ничуть не менее безжалостные, чем в их первую встречу, сверкали от слез. Теперь Уинифред лучше изучила его и знала, что врагов у Стеллана не так уж и много – всего лишь один.

– Ты права, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Всем плевать на меня. Малин… даже не заметила моего исчезновения. – Его губы мучительно искривились. – Я не человек, а недоразумение, пустое место – иначе они хотя бы ненавидели бы меня. Но вместо этого они пришли мне на помощь. Черт, лучше бы они меня ненавидели.

– Они любили тебя, Акли, – напомнила ему Уинифред. – Как и ненависть, безразличие не рождается из ниоткуда.

Стеллан опустил голову.

– Как они могли любить меня, если я сам себя так ненавижу? – еле слышно произнес он.

Уинифред не смогла оценить, насколько тяжело ему далось это признание. Она ничего не ответила – любая фраза прозвучала бы как издевательство. Меньше всего она хотела, чтобы Стеллан забыл, для чего наконец сделал признание самому себе.

Он протянул Уинифред руку ладонью вверх, и она вложила в нее банку с лекарством.

– Только не смей просить у нас прощения, – тихо сказала она.

Не ответив, Стеллан уставился на склянку, которую стиснул в руке.

Прикрыв дверь, Уинифред оперлась на нее спиной и закрыла глаза. Чтобы обличить Стеллана, ей пришлось вытащить из себя все гадкое, что она прятала в душе. Келлингтон говорил, что они с ней похожи, но на самом деле Уинифред ощущала в себе куда больше общего со Стелланом, и это ей не нравилось.

Планировка особняка Келлингтона отличалась от всех, которые Уинифред видела прежде. Вместо узких коридоров с комнатами, расположенными по обе стороны, здесь были просторные галереи, одну из стен которых занимали огромные окна в полтора-два человеческих роста. Комната, в которой поселили Стеллана, была обособлена, к ней подводила маленькая, отгороженная балюстрадой площадка на половину пролета выше второго этажа. Из-за такой особенности планировки в комнате всегда было тихо, но она же делала дорогу сюда чудовищно долгой.

– Ну же, х-хватит, – донесся до Уинифред нежный голос Эвелин.

Он прозвенел совсем рядом. Уинифред раскрыла глаза и уставилась перед собой, но с площадки никого не было видно.

– Это же Стеллан, милая.

– Вот именно, – сдавленно отозвалась Малин, негромко высморкавшись в платок. – Это же Стеллан. Он всегда был таким. Какое мне дело, забочу я его или нет? Я-то его ненавижу.

Уинифред подкралась к краю площадки и перегнулась через балюстраду. На пролет ниже, у самой лестницы, сидела Малин. Подогнув колени, она прятала лицо в платке. Рядом на ступеньку присела Эвелин.

– Это не т-так, – мягко возразила она. – Если бы ненавидела, разве п-приехала бы сюда?

Малин, хлюпнув носом, подняла глаза. С площадки Уинифред разглядела, что на ее щеках блестят дорожки слез.

– Я приехала, потому что ты попросила, – заупрямилась Малин, но сердитые слезы утирать перестала.

У нее порозовели губы. Будь ее кожа хоть немного светлее, Уинифред увидела бы румянец.

– Мне не доставляет радости возиться со старшим братом, словно с малым ребенком.

– Ты не стала бы делать т-того, чего не желаешь, д-даже по моей просьбе, – со смехом отозвалась Эвелин. – Несмотря ни на что, т-ты любишь его, вот и все.

Она поднялась, но Малин вдруг схватила ее за обе руки.

– Почему же ты ему помогла? – требовательно спросила она. – Я знаю, ты его не любишь. Ведь так?

– Не люблю, – подтвердила Эвелин, смущенно отводя взгляд. Она вспыхнула, но рук не отняла. – Это п-последняя услуга, которую я решила ему оказать.

Малин потянула ее вниз, и Эвелин вновь опустилась на ступеньку. Ее алое платье из муарового шелка сливалось с ковром на лестнице, и казалось, будто за ней тянется длинный кровавый шлейф.

– Он тебя не заслуживает, – с вызовом заявила Малин. – Стеллан – жестокий ребенок. Как бы ты ни решила поступить, никогда больше не смей идти ему навстречу.