Серебряные осколки

В каждой ее черте снова прорезалась торжественная безжалостность. Сейчас она казалась намного старше своих восемнадцати лет, даже старше нежной Эвелин.

– Я не стану. Вот т-только…

Эвелин опустила голову. Малин с жадным любопытством следила за тем, как ее рыжие волосы рассыпаются по плечам.

– Все изменилось. Я не знаю, что мне д-делать дальше.

– Поезжай со мной, в наше поместье, – выпалила Малин.

Уинифред осознала, что они до сих пор не разомкнули рук.

– Мой отец помешался, матери плевать на все, кроме Стеллана, собственных побрякушек и мнения света – что мне здесь делать? Ждать, пока эти двое подыщут мне подходящую партию? – Она сжала ладони Эвелин, с надеждой глядя ей в лицо. – Ты ведь теперь замужем – тебе никто и слова не скажет. Давай уедем прочь? Только ты и я?

Уинифред попятилась от балюстрады. Она отчего-то пожалела, что стала свидетельницей их разговора – слишком личного, чтобы вмешаться или пропустить его мимо ушей. Чтобы не слышать ответа Эвелин, она нарочно громко топнула по площадке, давая знать о своем присутствии, и принялась неторопливо спускаться вниз.

Завидев Уинифред, Эвелин отняла руки и встала. Малин продолжала с легким разочарованием глядеть на нее – похоже, она так и не дождалась ответа.

Она узнала Эвелин недостаточно хорошо, иначе поняла бы, что такого рода уговоры на нее не действуют. Зато достаточно намекнуть, что в своих действиях она полагается на Стеллана, и та отправится хоть на край света, лишь бы стряхнуть с себя это позорное ярмо зависимости.

– Наконец-таки, – буркнула Малин и поднялась следом, торопливо отирая платком Эвелин непросохшие щеки. – Отчего так долго? Душила его подушкой? Надеюсь, успешно?

Эвелин попыталась улыбнуться, но была слишком взволнована, чтобы это вышло у нее естественно.

Спустившись на площадку, Уинифред собиралась миновать девушек, придерживаясь правой стороны лестницы, но Эвелин попятилась, и ей пришлось пройти между ними.

– Твой брат удивительно живуч, – сухо откликнулась Уинифред и поспешила вниз, не взглянув ни на одну из них.

Дарлинг обещал подождать ее на первом этаже, но в холле его не оказалось. Горничной тоже нигде не было видно. Дворецкий тоскливо глядел в окно, подложив ладони под подбородок. Завидев Уинифред, он вскочил и поклонился.

– Мисс Бейл. Прикажете заложить карету?

– Нет, не нужно. Куда ушел мистер Дарлинг?

Дворецкий учтиво предложил сопроводить ее до гостиной, но Уинифред отказалась и сама зашагала по знакомому высокому коридору. Без интереса окинув взглядом портреты на стенах, она заглянула в проем гостиной.

Келлингтон лежал на диване, закинув ноги на боковину. Он пытался читать, но время от времени прикрывал глаза и сжимал губы – его донимал Теодор, нависший над диваном.

– Неужели тебе так интересны эти учебники? – допытывался он, перегнувшись через спинку и раскрывая свою книгу перед лицом друга. – Прочти лучше вот это!

Тот не сопротивлялся, но и не проявлял ни малейшего интереса.

Скрестив руки, Уинифред оперлась на косяк. Ни один из юношей не заметил ее присутствия – Дарлинг был поглощен тщетными попытками обратить Келлингтона в веру в художественную литературу, а тому, казалось, не было дела ни до чего на свете.

– И что это? – лениво поинтересовался он, отодвигая руки Теодора от лица своим учебником.

Тот лишь сильнее навалился на спинку.

– Китс, разумеется. «Ужели мир до того оглох, что бесполезны ему мелодии? Или поэт – не друг, не врачеватель душ людских и не мудрец?»[12]

– Я не впечатлен.

Без признаков раздражения Келлингтон снова отодвинул книжку Теодора, и взгляд его упал на Уинифред.

– Зато твоя невеста, кажется, даже потеряла дар речи.

– Конечно, потеряла, – подтвердила Уинифред. – Он бессовестно нарушил собственное обещание не приставать к людям со своими книжками.

– Келлингтон – это совсем другое дело! – с виноватой улыбкой возразил Теодор, поднявшись. – Он ведь сам интересовался моей библиотекой, так?

– Это был предлог, чтобы войти в твой дом, – скучающим тоном признался Келлингтон.

Теодор удивленно вскинул брови.

– Вот оно что… – пробормотал он и поплелся к выходу.

– Дарлинг! – окликнул его Келлингтон.

Не отрываясь от учебника, он вытянул в просительном жесте руку. Просияв, Теодор вернулся к дивану и отдал свой сборник.

– Тебе понравится! – пообещал он.

Келлингтон что-то неразборчиво ответил, но положил книгу на столик. Уинифред не сомневалась, что он обязательно возьмется за нее, стоит только Теодору миновать порог.

– До Сент-Джонс-Вуд порядка двух с половиной миль, – прикинула она. – Но мы не можем взять карету Келлингтона. Она слишком заметная.

Следом за юношей она вышла на вымытое крыльцо. Великолепная улица казалась серой и маленькой от накрывших город туманов.

– Да уж, она такая одна на весь город, – согласился Теодор, разглядывая золотую отделку на полукруглой дверце экипажа. – Может, тогда поедем на омнибусе?

Уинифред поморщилась. Даже когда у нее в кармане были лишние шесть пенсов, она предпочитала пройтись пешком – грязные, шумные, тесные, зловонные городские омнибусы всегда внушали ей глубокое отвращение.