Серебряные осколки

Уинифред встала и, оглядев комнату, шагнула к комоду у кровати. В глаза ей бросилась щетка, в зубцах которой застряли целые клоки черных тонких волос.

Выражение лица Лауры не изменилось. Она вновь повернулась к столу и взялась за кисть, кончик которой был покрыт киноварной краской.

– Под матрасом, – равнодушным тоном отозвалась она.

Уинифред задвинула ящик комода и дернула вверх толстый матрас, набитый конским волосом. Под ним обнаружился ворох окровавленных платков, их было больше десятка. Некоторые пытались отстирать, и из белых они стали рыжими. Другие просто лежали сверху, примятые, бурые и высохшие.

– Как долго ты… – начала Уинифред.

Лаура перебила:

– Поможешь мне закончить эту картину?

Холст, которого она легонько касалась кистью, лежал на столе, а не стоял на мольберте. Уинифред опустила на место матрас, но не сдвинулась с места. Словно не замечая подругу, Лаура продолжала наносить на холст красные мазки выверенными безмятежными движениями. Уинифред сдалась. Подтащив ближе еще один стул, она присела рядом с Лаурой и взяла в руки кисть.

Практически завершенная картина была написана в манере, нисколько не походившей на обычный стиль Лауры. Скорее она напоминала традиционные китайские рисунки на шелке. На охряно-желтом фоне порхала парочка воробьев с красной каймой на крыльях. Одна из птиц опустилась на тонкую цветущую ветку, прогнувшуюся под ее весом, другая вспорхнула, взметнув в небо круглые розовые лепестки. Из-за того, что картина была написана маслом, выглядела она необычно.

Уинифред боялась ее испортить. Коснувшись красно-коричневой краски с палитры, она провела кистью по ветке, оставляя на свежей коре отблеск. Лаура увидела это и кротко улыбнулась. Сама она короткими легкими прикосновениями вырисовывала клюв воробья, парившего в воздухе.

– Неужели тебе стало легче, когда ты об этом узнала? – спросила она. – Какая разница?

Меньше всего Уинифред желала себе в этом признаваться, но ей действительно стало легче – любая правда лучше неопределенности. Срок, отпущенный Лауре, обрел завершенность. Теперь Уинифред знала, что счет идет на недели.

Вместе с тем она ощутила безмерную, сшибающую с ног усталость. Это не было похоже на печальное смирение Дарлинга и его матери или на простодушную покорность самой Лауры. Уинифред словно размозжили голову – так же, как Парсону. Теперь она ползала на коленях по грязному тупику, собирая по углам осколки черепа, хотя уже давно могла попросту лечь и умереть.

Уинифред смежила веки.

– Мне жаль, – только и сказала она темноте, повисшей у нее перед глазами.

На ум ей пришли слова китайца-опиумщика: «Может, ничего и не будет».

– Как ты считаешь, существует ли что-то после смерти? – спросила Лаура, будто уловив направление ее мысли.

– Не знаю, – ровным тоном ответила Уинифред и раскрыла глаза, стараясь не показывать, насколько ошеломил ее неожиданный вопрос. – Но у тебя наверняка есть теория. У тебя ведь всегда и на все есть мнение, госпожа Умница.

Лаура смущенно улыбнулась, не отрывая взгляда от полотна.

– На самом деле я тоже не знаю, – призналась она. – Когда умерла мама, мне казалось, что смерть – это конец. Но сейчас я все чаще задумываюсь о том, что рассказывал мне о жизни и смерти папа. Он говорил, что душа бессмертна, и за этой жизнью последует другая.

– Другая? – переспросила Уинифред, и взгляд ее упал на птиц на ветке.

– Жизнь ведь должна куда-то деваться, верно? Она не берется из ниоткуда и не уходит в никуда. – Вычистив кисть влажной тряпкой, Лаура коснулась белил и мазнула по черному глазу воробья. – Если мне и суждено умереть, я хотела бы вернуться в мир еще раз.

– Может, тогда мы еще встретимся с тобой, – сказала Уинифред.

Она сморгнула жжение в глазах. Птицы расплылись, и ей на мгновение померещилось, что их крылья пришли в движение.

Губы Лауры задрожали, и она, зажмурившись, поднесла к лицу сжатые кулачки. В одной из рук она все еще держала кисточку.

– Я бы очень этого хотела, – прошептала она и громко, с присвистом, всхлипнула. – Я бы очень хотела снова тебя повстречать.

Уинифред швырнула на стол кисть и прижала к себе залившуюся слезами Лауру. Теперь, когда та плакала, когда рядом оказался кто-то слабее, сдержать слезы стало проще простого. Они комом застряли где-то между ее горлом и грудью и ощущались так ярко и болезненно, словно она проглотила кусок ваты.

Когда девочка перестала всхлипывать, Уинифред отодвинула ее от себя и аккуратно убрала с ее горячего влажного лба белое пятнышко, оставленное прижатой к лицу кистью.

– Не думай, что мне страшно, – попросила Лаура. – Мне всего лишь грустно. Я столько всего еще могла сделать. А теперь я только и думаю о том, что не успела.

– Но почему же ты не вернулась в Хэзервуд-хаус? – с мягким укором спросила Уинифред.

Сморгнув последние слезы с коротких прямых ресниц, Лаура пристыженно опустила глаза, рассматривая сцепленные с Уинифред руки.

– Потому что я захотела напоследок побыть эгоисткой. Я не хочу умереть в одиночестве. Если мне суждено умереть, я хочу, чтобы в этот момент мистер Дарлинг и ты держали меня за руки.

Уинифред вздрогнула.