– Как грубо с моей стороны! – воскликнула Ева. – Я – Ева Ефремова, мастер кровного Творения Дома Даждьбог. Вы повариха? Секретарша?
Энрике резко вдохнул. Зофья посмотрела в его сторону, но с ним все было в порядке. Лайла выпрямила спину и положила руку на щеку Северина.
–
Лайла перестала скрывать свою вторую работу, как только покинула Эдем, но Зофья никогда не слышала, чтобы она говорила об этом таким холодным тоном. Возможно, она замерзла, и Зофье следует вернуть ей шарф?
Ева пожала плечами.
– Никогда не слышала о таком заведении, но поздравляю. Наверное.
Зофья начала копаться в чемодане. Пока что большая часть ее багажа была цела.
Я наслышана о ваших экзотических вкусах, месье, – сказала Ева, обращаясь к Северину. – Учитывая все ваши… вещи. Надеюсь, вы не сочтете мой вопрос дерзким, но позвольте узнать, почему вы подвергаете свою даму столь опасным испытаниям? Насколько я понимаю, у любовниц есть свое определенное место.
Зофья начала волноваться. Ее подозрения оправдались. У нее кончилась селитра. Она подняла глаза как раз в тот момент, когда Ева схватила Лайлу за руку.
– Право же, моя дорогая, это очень опасное мероприятие.
Северин открыл рот, чтобы ответить, но Лайла подняла подбородок и сделала шаг вперед. Северин плотно сомкнул губы и отступил назад.
– Мое место, мадемуазель Ефремова, там, где я захочу, – сказала Лайла и повернула руку таким образом, будто это она сжимает затянутую перчаткой ладонь Евы.
– У меня не осталось селитры, – выдохнула Зофья.
Все удивленно посмотрели вниз, словно только что вспомнили о ее присутствии.
– Литры? Литры чего? – с любопытством в голосе спросил Гипнос.
– Нитрат калия, – объяснила Лайла. – А не мера емкости.
–
– То, что вы ищете, наверняка найдется в Иркутске, – сказала Ева.
Зофья почувствовала, как у нее начинает гудеть голова. Сибирский город Иркутск был для нее совсем чужим. Она не знала, сколько деревьев растет на обочине тротуара. Она не была готова к новому запаху, вне зависимости от того, будет ли там толпа, или вообще ни одного человека.
– Я пойду с тобой, – сказал Энрике. – Если ты не против.
Зофья благодарно кивнула. Она не раз наблюдала за тем, как Энрике входит в толпу незнакомцев и они тут же становятся его друзьями. Ей нравилось это его качество. Еще ей нравилось, как свет играет на его коже, отражаясь в его темных глазах. Ей нравилось, что в его присутствии она чувствовала себя спокойнее. Хотя иногда, находясь в его обществе, она ощущала себя так, словно ей завязали глаза и раскрутили вокруг себя. От этого у нее кружилась голова, но, скорее, в хорошем смысле.
Энрике вопросительно посмотрел на нее, и она поняла, что все еще ему не ответила.
– Да, – сказала она. – Я не против.
ГОРОД ИРКУТСК
сильно отличался от Парижа.Местные здания выглядели так, словно кто-то вырезал их из кружева. Дома, выкрашенные в кремовые, синие и желтые цвета, украшенные замысловатой деревянной резьбой, теснились на зимних улицах. Солнечный свет отражался от золоченых куполов соборов, и за пределами города виднелась заснеженная тайга с ее соснами и елями, усеявшими склоны гор. Лед хрустел под ногами Зофьи, а когда она делала глубокий вдох, в воздухе ощущались знакомые запахи: теплый медовый пирог и копченая рыба, ягоды, смешанные с солодом, и даже землистый, сладковатый запах борща, густого кисло-сладкого супа из свеклы, который ее мать обычно подавала с грибными клецками. В Иркутске была какая-то прямолинейность, которая напомнила Зофье о ее доме в Гловно.
Вернувшись домой, она не найдет ничего: ни семьи, ни друзей, ни работы, ни даже самого дома. Кроме того, она не могла бросить Голиафа. В Польше было слишком холодно для тарантулов.
– Как думаешь, Лайла и Ева уже убили друг друга? – спросил Энрике.
– Зачем им это делать?
Энрике преувеличенно громко вздохнул.
– Ты же сама там была! Напряжение можно было ножом резать!
– Это физически невозможно.
– И о чем ты только думаешь, Феникс?
– О температурных предпочтениях тарантулов.
– Я жалею, что спросил.
– Голиафу будет холодно в Польше.
– О, вся Польша в трауре по этому поводу.
Зофья надеялась, что в Эдеме за ним присматривают как следует. Голиаф напоминал ей об иных временах. Более счастливых. И даже если их больше не существовало, ей нравилось предаваться воспоминаниям.
– Я скучаю по нему, – сказал Энрике.
Зофья подозревала, что он говорит не о Голиафе.
– Я тоже.
Впереди Зофья увидела алхимический и аптечный магазин, выкрашенный в бледно-зеленый цвет. У разбитого окна на корточках сидел человек в ермолке. Ее отец, который не был евреем, никогда не носил этот головной убор, но он был у многих мужчин и мальчиков в Гловно. Ткань, натянутая на макушку мужчины, была одним из символов его веры.
–
Мужчина удивленно поднял глаза. Он торопливо оглядел улицу, а затем снова посмотрел на Зофью.