Серебряный капкан для черного ангела

Аглая разложила по тарелкам ужин и окликнула Берту, которая лежала в гостиной на диване, прикрыв глаза от яркого света потолочного светильника согнутой в локте рукой. Берта нехотя встала.

– Мам, мне кажется, я уже сейчас готова упасть в кровать – и до утра. Все мышцы болят, но я же физически не напрягалась. Это что – реакция на стресс?

– Не забывай, что ты надышалась какой-то дряни. К тому же не ела давно. Давай наворачивай. И с хлебом! А потом можешь идти спать.

– Антон обещал вечером заехать, но, честно, мне не до него. И не до кого… подожди, совсем забыла… – Берта вдруг сорвалась и побежала к лестнице на второй этаж.

Аглая быстро доела омлет и разлила по чашкам чай.

– На, читай, – Берта протянула ей сложенный вчетверо тетрадный лист.

Как Аглая догадалась, что это? Даже еще не взяв в руки, не развернув, она поняла, что Берта где-то обнаружила ту самую записку от Димы, мысли о которой не давали Аглае покоя с того момента, как Мутерперель высказал предположение, что она в саду нашла останки Маркова. Уже тогда у нее сложилась картина дня, когда Дмитрий приходил к родному дому, а нарвался на ее мужа. Она могла лишь догадываться, что наговорил Дмитрию Лапин, если тот сразу ушел, но была уверена, что Дима не мог не попытаться увидеть ее. Он оставил-таки ей послание в почтовом ящике! Но записку достал Лапин. Возможно, муж видел, как Дмитрий ее туда положил.

– Я прочла еще вчера, прости. Вообще-то была мысль порвать и выкинуть. Подумала – зачем тебе нервы трепать? Вдруг ты все еще его любишь и ждешь? Но теперь у тебя роман с Глебом Голодом…

– Нет никакого романа! – резко ответила ей Аглая, развернула, наконец, листок и пробежала глазами текст. Да, Дима написал, что будет ее ждать в девять вечера в саду, где старая черешня. Как раз в том углу и хотела вчера Аглая пристроить подарок майора.

– Я все правильно поняла – отец перехватил послание, встретился с Марковым и убил его? И прикопал тут же…

– Может быть, это не он… сейчас уже ничего не докажешь, – зачем-то произнесла Аглая.

– Мамуль, не нужно пытаться уберечь меня от дурных новостей, их столько было! А я у тебя оказалась очень стойкой. – Берта подошла к ней и обняла. – Не переживай за меня, я отца плохо помню. Зря ты только старалась создать для меня образ честного, доброго и порядочного родителя. Видишь: один день и – пшик, образ растаял!

– Где ты нашла записку?

– В шкатулке под донышком. И зачем он ее там хранил только? А вдруг ты бы обнаружила?

– Да я даже код от сейфа узнала только после его смерти! У нотариуса! Когда открыла сейф, в шкатулку даже не заглянула – была уверена, что там только украшения твоей мамы, Лев сам мне показывал их. Все, хватит об этом. На, отдашь бумажку своему капитану. Пока Федор в больнице, он расследованиями занимается.

– Федор? Вот так просто – не майор, не Мутерперель… Я что-то пропустила, да, мамуль? – улыбнулась Берта.

– Ох, и запуталась я, дочь, – неожиданно для себя призналась Аглая. – Глеб очень хороший человек, доброты необыкновенной, заботливый и нежный. С ним… спокойно. Но представь, он уже всю нашу будущую жизнь за прошедшие полсуток продумал, даже вас с Антоном поженил и внуков нам напророчил. Я, если откровенно, обалдела от его напора. Потом дошло: он подстраивает меня под свое понимание идеальной жены. А я не хочу… соответствовать!

– Мамуль, может быть, ты просто испугалась резких перемен? К тому же у тебя столько лет не было мужчины, – осторожно заметила Берта.

– Почему не было? Я больше десяти лет встречалась с одним человеком…

– Мама?!

– Чему ты удивляешься? – пожала плечами Аглая, немного обидевшись на дочь. Выходит, Берта ее давно со счетов как женщину списала?

– Тому, что я ничего не замечала! Ты, оказывается, такая скрытная, мам, просто шок для меня. Почему молчала? Соглашусь, ребенку не расскажешь, детям не обязательно все знать о родителях. Но мне – двадцать шесть скоро! А ты со мной откровенно говоришь только сегодня. Ладно, Мутерперель тебя невольно сдал, а то бы я и тайну своего рождения никогда не узнала. Конечно, это мало что изменило, я как любила тебя, так и люблю. Но признайся, ты мне не доверяла не потому, что я тебе не родная?