Ее сердце сжималось всякий раз, когда она вновь и вновь видела меру его самоотдачи. Он жил на сцене. Виола уважала эту преданность. Она понимала,
— Побереги себя, Уилл.
Себастиан в Виоле вновь встал на стражу ее деятельной натуры. Женщинам, помимо тех, кто вел образ жизни Дороти Сойер, в театр вход был закрыт. Оказываясь здесь, любая женщина расписывалась в своей доступности. Сопутствующими товарами — яблоками, орехами, напитками и продукцией книгопечатников торговали во время представления, которое шло без перерыва.
Перекинув через плечо ремень сумки для книг с эмблемой Компании печатников и издателей, Виола вступала в зрительскую толпу. В руке она держала экземпляр издания. Она шла между людьми осмотрительно и смело, как делает свой шаг канатоходец или укротитель, знающий все приемы своего ремесла и не забывающий о риске, который оно таит. Она не боялась взглядов. Чулки, кожаные штаны — прихваченные подвязками на середине бедра итальянские бриджи, жилет с поясом, рубашка с широкими рукавами, берет с коротким пером. Уилл играл Генри Болинброка на сцене. Виола — Себастиана среди зрителей.
— Покупайте пьесу «Трагедия короля Ричарда II», что сейчас идет на сцене, — негромко говорила она, перемещаясь от стоячих мест к рядам амфитеатра и стараясь не стучать каблуками по деревянным ступеням. — Покупайте «Трагедию короля Ричарда II» в авторской правке.
— Звезды сегодня улыбаются мне. Какое невероятное везение! — Также, чуть понизив голос, произнес сидящий у самого прохода человек.
— Позвольте спросить, в чем ваше везение, сэр?
— «Ричард», оказывается, уже издан. Прошу, — он протянул ей монету, с которой Виоле пришлось долго отсчитывать сдачу. — Я и не надеялся.
— Вам так необходима эта пьеса?
— Как воздух!
Секунду она боролась с удивлением и любопытством. Он внимательно смотрел на нее.
— Простите, сэр, не найдется ли у вас монеты поменьше?
— К счастью, нет.
— К счастью? — она старалась не ошибиться со сдачей, — впрочем, это говорит о вашем благополучии, сэр.
— Пожалуй, в определенной мере.
— Прошу, ваша сдача, сэр.
На сцене в это время разыгрывался второй акт, и Гасси Филипс в роли умирающего Ганта спрашивал о делах короля Тома Поупа в роли герцога Йоркского. Как не трагична была сцена, некоторые реплики в ней неизменно вызывали смех. Традиции верны были и на сей раз:
— Что ж! Италии досталось!
Виола обернулась. Это произнес тот, кто минуту назад купил у нее экземпляр пьесы. Отчего-то на эти слова его реакция была сильнее, чем у остальных. Смех заставил его склонить голову и глубокими морщинами от самых глаз до уголков губ избороздил его загорелое, но еще вполне молодое лицо. Виола окинула его взглядом и тут же сообразила, что рассмешило его. Он был одет в короткий плащ венецианского фасона поверх костюма густо-гранатового цвета, испещренного окантованными разрезами, открывающими медового цвета подкладку. Поблескивающие разрезы украшали и его мягкие остроносые туфли.
— Вы не согласны, сэр? — спросила Виола.
— Отнюдь. Но, если не ошибаюсь, они обычно играют любовь к Италии.
Виола кивнула, продолжая сдаваться любопытству.
— Это любимая страна автора, — сказала она. — Сегодня он в роли Болинброка.
Незнакомец кивнул.
— Бьюсь об заклад, вам уже не раз говорили о том, как вы с ним похожи.
— Будь это настоящий заклад, удача и здесь не изменила бы вам, сэр.
Она сделала паузу, раздумывая, говорить ли то, что так хотелось сказать, и все-таки решилась. Наклонившись чуть ближе к незнакомцу, она сказала:
— Приходите завтра, сэр. Завтра Уильям Шакспир играет Ричарда. Приходите непременно. Иначе вы пропустите лучшее, что можно увидеть.
Она отошла к колонне, поддерживающей навес над рядами, и замерла, глядя на сцену. Весь мир ушел. Осталась только сцена.