Серебряный меридиан

Теперь она знала, что найдет способ добраться до Лондона и обязательно будет с Ричардом. От видения их близости ее знобило, тело слабело, руки дрожали, страх сменяла волна необузданной телесной жажды, головокружения, нежности и любви. Думая так, она касалась лба, терла его подушечками пальцев, чтобы не заплакать, и повторяла, как молитву, «Ты должен услышать меня». На секунду она испугалась. «Точно колдовство». Но тут же решимость вытеснила страх: «Ну и что? Я не делаю ничего дурного».

Глава V

Когда еще был я совсем малец,
И-хей-хо, все ветер и дождь,
Чего ни творил я, куда ни лез,
А дождь что ни день — все одно и то ж.

Эту песенку любил Ричард, а после его отъезда в Лондон ее часто напевала Виола.

Уильям стоял в гостиной Хогтон-Тауэра у окна и смотрел на небо. Странная картина. Небо серое, но светлое, как перламутр, и дождь идет. Дождь, дождь, дождь. Пробежаться бы да постоять под ним. Было душно. Он расстегнул черный бархатный дублет и распахнул ворот рубашки под ним.

«А дождь что ни день — все одно и то ж…»

— Продолжай.

За столом сидел его ученик — семилетний Артур Хогтон, домашним учителем которого теперь был он, Уильям Шакспир. Весной ему исполнилось шестнадцать, а осенью он поступил на службу в семью Хогтонов. В родном доме в Стратфорде тревога, которая постоянно нагнеталась, будто высасывала жизненные силы у живущих под его крышей. Энн, сестренку Уильяма, которой было всего восемь лет, погубила болезнь. В приходской книге появилась запись о «похоронном звоне по дочери мистера Шакспира». Положение Джона с его покосившимися делами стало совсем зыбким. Беда, как говорят, не приходит одна. Что-то недоброе стало происходить с Мэри. Из уверенной хозяйки большого семейства она превращалась в женщину, изнуренную непрерывным сопротивлением своим разочарованиям и страхам. Все, кто был ей дорог, на кого она возлагала надежды — ее муж и дети, изводили ее своими странностями, часто служившими причиной сплетен и досужих разговоров. Отчаяние подточило ее прежнюю веру, что когда-нибудь все изменится к лучшему.

Уильяму, единственному из семьи, жизнь готовила серьезные перемены. Весной Ричард уехал в Лондон, чуть позже в Стратфорд приехала Энн Хэтэуэй, а в августе — Джон Коттэм, учитель грамматической школы, где когда-то учился Уилл и где Дик Филд удивлял всех своими способностями, пригласил его зайти к нему.

Он внимательно посмотрел на Уилла, будто оценивая или измеряя его по одной ему видимой мерке.

— Мастер Шакспир, каковы ваши успехи в латыни?

— Мистер Коттэм, я давно ушел из школы…

— Я знаю, что вы занимались не только латынью, но и греческим. С мастером Филдом. Точнее сказать, это он занимался вашими латынью и греческим?

— Да, сэр.

— Он оставил мне рекомендацию о вас.

— Рекомендацию, сэр?

— Имейте терпение. Мастер Филд рекомендовал мне вас как лучшего своего ученика. Это позволяет мне ходатайствовать за вас перед сэром Александром Хогтоном из Хогтон-Тауэра в Ланкашире, которому нужен наставник его чадам. Мистер Хогтон высказал пожелание, чтобы это был ученик нашей школы — надежный, разделяющий его взгляды на катехизис.

Уилл все понял. Мистер Хогтон был католиком и хотел, чтобы учитель-католик рекомендовал ученика-католика в домашние учителя.

— Поэтому, — продолжал мистер Коттэм, — прежде чем вы дадите свое согласие, а я не вижу причин, по которым вы могли бы отказаться от столь великодушного предложения достойного сэра Хогтона, я намерен проэкзаменовать вас по всему курсу.

Обрадованный такой нежданной удачей, Уильям сдал экзамен за троих: за себя, за Виолу, о которой думал, когда Коттэм задавал ему особенно трудные вопросы, и за Ричарда, от которого не ожидал такого подарка.

Ну, Дик, ну услужил! От него уже четвертый месяц не было вестей. А их дружба, выходит, и в разлуке продолжалась. Дик, уезжая, ни словом ни о чем не обмолвился. Уильям задумался об этом первом в его жизни бескорыстном по отношению к нему и достойном джентльмена мужском поступке друга.

«А дождь что ни день — все одно…»

Александр Хогтон, ланкаширский вельможа, в доме которого теперь жил и работал Уилл, был молод, богат и вдов. Его сыну, Артуру, шел восьмой год, дочери, Катарине — четвертый. Дети росли без матери под присмотром одних женщин. Александр решил, что наставник мужчина должен быть не только у его сына, но и у дочери — ей, окруженной вниманием кормилиц и теток, это пойдет на пользу. Он одобрил рекомендацию Джона Коттэма и пригласил Уильяма в свой дом.

Артур решил отвлечь учителя от урока. Сегодня ему все не нравилось — и как его наставник улыбается небу, и дождь за окном, и собственные экания, которыми приходилось латать прорехи в знаниях, отвечая заданный урок.

— Уилл, а почему ты не сказал, что мы устроим сюрприз и покажем представление на Крещение?

Уилл удивленно приподнял бровь, пытаясь спрятать улыбку.