Серебряный меридиан

Как в зеркало, глядясь в твои черты,
Я самому себе кажусь моложе.
Мне молодое сердце даришь ты,
И я тебе свое вручаю тоже.

Одна судьба у наших двух сердец:

Замрет мое — и твоему конец![88].

Покидая дом, Виола перебрала все, что было связано с Ричардом — исписанные его рукой таблицы и страницы. Расставаясь с ними, целуя каждую на прощание, как если бы целовала его руки, она сожгла все до единой.

Так долго бы не сохранился воск
Твоих таблиц — подарок твой напрасный.
Нет, любящее сердце, чуткий мозг
Полнее сберегут твой лик прекрасный.

Кто должен памятку любви хранить,

Тому способна память изменить![89].

На рассвете «Слуги Ее Величества королевы» пустились в путь. Виола улыбалась. Уилл улыбался. Они подставляли лица ветру, они вглядывались в перспективу утоптанной дороги и в привольные дали по обеим ее сторонам. Они были свободны.

Уильям представил Виолу труппе. Он заранее обсудил условия ее пребывания в их сообществе и получил согласие. Кроме того, договорился и получил уверения в том, что ни одна душа вне театра не будет знать, что она его сестра, а не брат. В этой тесной компании очень близких друг другу и по духу, и по образу жизни людей, пол Виолы невозможно было бы скрыть, в отличие от тех, кому незачем было знать подробности их жизни. У них, привыкших к лицедейству, переодеванию и смене масок, одежда Виолы, ее решимость пуститься в путешествие вместе с братом, не вызвали удивления. Да и клинок Уилла всегда был при нем. Умения драться ему было не занимать, и при необходимости он всех расставит по местам.

На первом же привале Виола разговорилась с девушками, сопровождавшими труппу, — Розмари, Дороти, Элизабет и Энни. Деревенские девчонки, которым в разное время так же не повезло с женихами, как когда-то Энн Хэтэуэй с Джорджем, из-за чего они вынуждены были покинуть родные места. Разными путями они нашли свое место, обслуживая театральную компанию. Помимо стирки, шитья, стряпни и болтовни, девушки оказывали и иные любезности. Появление Виолы стало для них новостью.

— Ты кто будешь? — спросила Энни.

— Виола.

— Кажется, я тебя уже где-то видела.

— Видела, — кивнула Виола. — Вон я стою.

Она указала на Уильяма, который разговаривал с мужчинами.

Энни внимательно присмотрелась к обоим.

— И то! Вы, значит, двойня?

— Да.

— Занятно.

— Ну, не всех это занимает. Вот забавляет многих.

— Ты гляди-ка, говорит, что твой Тарлтон. Ну и что же ты?

— Это с какой стороны посмотреть.

— Ну, ты — чистый Тарлтон!

— Лучше расскажите о себе. Вы всегда с ними?

— А как же? Само собой. Куда ж они без нас, — засмеялась Энни.

— Да уж, подходим мы им, как никто лучше, — добавила Элиза. — А что?

— Просто интересно.

— Секретов тут нет — хватай того, кто поздоровее и держи. Дело не мудреное. Что твой чертополох. Цепляешься к штанам и едешь. Лишь бы на месте не сидеть.

— Да, верно, — согласилась Виола. — Лишь бы на месте не сидеть.

— А брат твой хорош.

— Безмерно!

Не трудно было заметить интерес, с каким Элиза посматривала на Уилла. Виола про себя улыбнулась. Девушка была миленькой — небольшого роста, хорошо сложена, ей было от силы лет шестнадцать. Ну что ж, верно, недолго этому цветку томиться в ожидании. Действительно — «всяк выбирает по себе». Впрочем, Уилл не спешил пускаться в новые любовные приключения. Его захватила дорога — новые впечатления, возможность свободно и независимо жить рядом с удивительными людьми. Это была особая порода. Кто-то имел семью и детей, неженатые обзаводились подружками, но все по сути были бродягами. Кочевая жизнь, отсутствие мало-мальских удобств и, тем более, комфорта, а порой крыши над головой и еды, были им не в тягость. Главным в жизни всех этих особых существ была сцена. Она давала им возможность на время, в течение представления, быть теми, кем они хотели быть. Тихим и робким — смелыми и сильными. Молчунам — веселыми балагурами. Тугодумам — ловкими пройдохами. Таящим свои влечения — преображаться в женщин — то в кротких и нежных, то в злобных фурий или беспощадных убийц. Смех, слезы, любовь, счастье — все было на сцене, все, чего им не додавала жизнь за стенами театра. Эти сообщества были отдельным, ни на что не похожим миром, со своими правилами и устройством. В нем оставался только свой по природе и духу Случайные люди отпадали быстро. Труппа переезжала из города в город. Это были месяцы настоящего счастья. Уилл играл в пьесах и сам много писал. Дома от этого занятия его отвлекало все. Жизнь для него стала игрой, игра — настоящей жизнью.

Вот, обрела душа моя простор;
Не надо рваться ей к дверям и окнам.
Такой во мне палящий летний зной… [90]

.