В ноябре 1587 года «Слуги Ее Величества королевы», «Слуги графа Сассекса» и «Слуги лорда Стрейнджа» были приглашены в Оксфорд, куда съехалось беспокойное общество молодых родовитых покровителей театра, наук и искусств — компания мыслителей и прожектеров. Своевольные, взбалмошные и вызывающе независимые, хорошо образованные и не без дарований, знакомые с европейскими достижениями и новинками, они для собственного удовольствия и развлечения создали вокруг себя особый мир. При их щедром покровительстве в его атмосферу вовлекались философы и поэты, ученые и музыканты, мореходы и издатели, наполнившие его тем, что, спустя время, потомки назвали достижениями прогресса в науке, шедеврами искусства и непревзойденными творческими вершинами елизаветинской эпохи. Этим знатным и богатым молодым людям было лестно приобщиться к некоему кругу посвященных в тайны высочайшего знания и тончайшей поэзии и гармонии. Кроме того, все они были приверженцами старой веры. Поэтому не случайно театру, истоком которого были религиозные мистерии, на их глазах ломающему старые традиции и ищущему новые формы и содержание, они отдавали заметное предпочтение.
Каждая труппа представляла свои лучшие спектакли. Центром афиши «Слуг Ее Величества королевы» были пьесы «Знаменитые победы Генриха V» и «Король Лейр», у «Слуг графа Сассекса» — «История Цезаря и Помпея», у «Слуг лорда Стрейнджа» — «Мальтийский еврей» и «Семь смертных грехов», выкупленная у «Слуг Ее Величества королевы».
Фердинандо Стэнли, лорд Стрейндж, будущий пятый граф Дерби, один из богатейших и влиятельнейших знатных наследников, обладал восторженным характером и исключительно цепкой памятью, свойственной впечатлительным людям. Он прекрасно помнил Уилла по встречам в Хогтон-Тауэре. Как человек, хорошо знающий театральную среду и все, что с нею связано, граф еще тогда оценил способности Уилла по представлениям, им придуманным и разыгранным, его юмор и способность к перевоплощению и то, что о нем сказал Кастильоне, — «в разговоре с ним или только при виде его навсегда проникаешься к нему симпатией». На представлении Фердинандо посоветовал приятелям обратить на него внимание. Те, однако, ничего особенного не увидели и пожимали плечами. Мало ли таких среди актерской братии. Граф с иронией посочувствовал отсутствию у них тонкого чутья и вкуса и после спектакля приказал позвать Уилла.
— Я рад видеть тебя! — сказал он, когда тот подошел.
— Сердечно благодарен вам, милорд.
— Стало быть, ты теперь у «Слуг Ее Величества»? И доволен?
Не к лицу жаловаться на кров, что дает приют, милорд.
— Вот как? Значит дела ваши плохи?
— Не так хороши, как прежде, милорд.
— Тогда, почему бы тебе не поискать другое место?
— Боюсь, милорд, вы правы. Вскоре нам действительно придется искать нового хозяина.
— Так возвращайся к нам. Без тебя у нас… скучновато.
— Милорд, я буду счастлив, но…
— Ну-ну, говори же! Кстати, ты сказал «нам». «Вы» — это кто?
— Я ищу место для двоих — себя и своего брата Себастиана.
— Он что, тоже актер? И хороший?
— Превосходный. Время от времени он подменяет меня, но в основном помогает за сценой. Мы близнецы.
— Да ты по-прежнему полон сюрпризов! Возвращайся. Я распоряжусь.
— От всего сердца благодарю вас, милорд, — с трудом сдерживая радость, сказал Уильям, поклонился и вышел.
Лорд был доволен таким трофеем. Не только об Уильяме-актере подумал он, приглашая его в свою труппу. Он заполучил дерзкого, самобытного, талантливого и смелого драматурга и поэта. А сцена его труппы будет площадкой для представления его пьес, в успехе которых Фердинандо не сомневался, вспоминая, какими живыми, остроумными и захватывающими были спектакли Уилла. Граф уже предвкушал удовольствие от предстоящего поединка сочинителей, пьесы которых были популярны, а соперничество не прекращалось никогда. Чего стоил один только неистовый Марло. Это обещало стать захватывающей игрой, интереснее и азартнее охоты и любого турнира.
— Старые мои добрые ланкаширцы! — Уильям был счастлив вернуться в компанию старых знакомых. — Что ни говори, а все пути приводят к встрече!
— С возвращением, Уилл! — ответил Джеймс Бербедж, почтенный старейшина труппы. — Но что-то я не помню Себастиана.
— Я в ту пору еще учился, сэр, — нисколько не смущаясь, сказала Виола.
— Каким же наукам, позволь узнать? — вмешался Огастин Филипс.
— Все больше дурачеству.
— О, это кстати!
Бербедж внимательно приглядывался к близнецам. Долгая жизнь на сцене обострила его природное чутье и внимание.
— Я бы еще посоветовал вам изучить предмет «Как распознать плута»[96]
. Есть такая загадка — «Ты мне брат, но я тебе не брат, так кто же я?», — сказал он.