Серебряный осел

Высеченный из черного мрамора обнаженный бог дергал за уши в священном ужасе скорчившегося у его ног толстяка, в отличие от Аполлона, выполненного из белого мрамора. Уши были длинными, с кисточками на острых концах.

«Совсем как у Стира», — подумала Орландина. Да и вообще вытянутое и глупое лицо Мидаса напоминало ослиную морду заколдованного поэта.

Девушка горько усмехнулась.

Вот бы ее приятеля сюда привести. Возгордился бы, наверное, нос задрал. Дескать, храм в его честь.

Вдруг послышался приглушенный стук, словно что-то ударило в стену. За стуком последовало тихое шуршание. Затем все стихло.

У Орландины замерло сердце. Стараясь сохранить спокойствие, застыла в ожидании.

Больше никаких подозрительных звуков не последовало, и постепенно ее сердце забилось в нормальном ритме. Дыхание выровнялось, руки перестали дрожать.

«Наверное, крыса», — подумала она вслед за стражниками.

Ну, вот она в этой самой сокровищнице. И что дальше?

Скрестила руки на груди и начала делать то, что делала всегда, когда сердилась или была в отчаянии, — расхаживать по помещению.

Вперед-назад, десять шагов вперед, десять назад. Вперед-назад. Вперед-назад…

Шаги приглушала дорожка, лежащая вдоль стены.

Она даже представила себя жрицей Сребролукого — важной, богатой.

«Ласка, прекрати! — услышала, словно вживую, голос Ториквали. — Ты фести себя как последняя думкопф».

А потом вдруг в тишине ночи послышался звук скрежещущего о камень камня.

Одна из мраморных плит, облицовывавших стену, отодвинулась в сторону.

Девушка скользнула под ближайшую скамью, прикрытую мягким, ниспадающим до пола ковром, и затаилась.

Кто-то забрался в покои и замер, прислушиваясь.

— Никого нет, — сообщил кому-то.

— Но я могу поклясться, что слышал какой-то шорох.

— Дык елы-палы, крысы…

«Дались вам эти крысы», — подумала Орландина, стараясь как можно глубже забиться в угол.

Неужели это те, кто должен ей помочь? И именно на встречу с ними ее прислала сюда базарная прорицательница?

Но тогда почему все в ней противится мысли объявиться перед странными посетителями Мидасовых покоев?

На территорию храма Гавейн и Парсифаль прошли под видом несчастных бродяг. Двоюродных братьев-купцов, ограбленных пиратами под Патрами и лишившихся всего имущества, кроме горстки ауреусов, на которые они хотели попросить совета у Аполлона, как им быть дальше.

История, прямо сказать, шитая белыми нитками.

Но простат, поскольку они не претендовали на услуги оракула, а хотели всего-то переночевать где-нибудь поблизости от святилища, оказался к ним благосклонен.

Да и выглядели «братья» безобидно и жалко.

Повязки, пластыри из пихтовой смолы-живицы, синяки, шишки, рваная, кое-как чиненная одежда.

Ну, ни дать ни взять жертвы страшных морских разбойников.

Оба «круглых рыцаря», хотя и чуток поуспокоились, но по-прежнему были готовы поубивать друг друга. Настроение портила ноющая боль — встреча с земледельцами закончилась позорным отступлением.

В довершение всего из-за этой проклятой драки они не попали на обусловленную встречу.

Когда же, нарушив все правила конспирации, парочка заявилась домой к нужному человеку, тот не стал слушать объяснений, и хотя и взял письма, но сказал, что раз парни сами нарушили оговоренные правила из-за своих противоестественных наклонностей, то пусть выкручиваются, как знают (и откуда только узнал, подлюга, о потасовке и ее причинах?).

В виде особой милости дельфиец лишь указал им расположение потайного хода в сокровищницу царя Мидаса и настоятельно попросил забыть дорогу, по которой они к нему пришли. Отныне он будет разговаривать лишь с Ланселатом.

Но, слава богам, они сумели благополучно справиться с задачей.

Орудуя фальшивыми костылями, как рычагами, вояки приподняли каменную плиту, в которую было вделано подножие правого треножника, и, пока готовый лопнуть от натуги Гавейн удерживал тяжесть, Парсифаль ловко закатил под мраморный прямоугольник шарик, врученный им командором.

Затем, хихикая над сипящим и кашляющим бородачом, никак не могущим прийти в себя, блондин принялся укладывать в сумку лампады, курильницы и чаши.

Пару сотен денариев за этакую древность можно выручить. Хотя и опасно. Уж больно приметные вещички.

— Ой, посмотри! — прыснул блондинчик. — Умора и только!

Протянул сослуживцу серебряный слиток странной формы.

Гавейн взял его в руки, поднес прямо к носу и вдруг, грязно выругавшись, швырнул кусок серебра в Парсифаля.

— Ты чего, придурок?! — еле увернулся юноша. — Снова начинаешь?

— А ты чего? — набычился крепыш. — Специально дразнишься? Откуда взял осла? С собой принес?

— Делать мне больше нечего, — пожал плечами Перси.

Гавейн принялся лихорадочно обшаривать помещение. Грабить так грабить!

— Ну, чего, пошли, что ли?

— Нет уж! — вдруг прошипел бородач. — Я теперь отсюда так просто не уйду! Мне, может, тоже хочется отвести душеньку! Чем я его хуже?

С возмущением ткнул в золотого Лучника и стал карабкаться в нишу.

— Вот погоди ужо! Сейчас доберусь до твоего венца! Мало не покажется!! Парсифаль, а ну-ка, помоги!

Из-под скамьи Орландине почти ничего не было видно.