Серебряный осел

— Во-от, — кивнул лесовик. — Почитай, двадцать девять пудиков. Так сами подумайте, под силу ли ей такое своротить? Девка она, конечно, крепкая, но не настолько же?

— А может быть, у нее сообщники были? — хрюкнул квестор. — Тот же осел. Вместе статую и сбросили. Чародейство! Надо бы ее расспросить хорошенько. Ну, хотя бы кнутом…

— Об осле в свой черед, — махнул рукой козлорогий. — А теперь еще и третье — ежели она такая злодейка, то почему не убежала? Не сопротивлялась? Что на это молвите?

Тут в зале поднялся какой-то пышно одетый немолодой мужчина с окрашенной по тартесской моде в синий цвет бородой.

Орландина сперва встревожилась, но тут же успокоилась, ибо этого человека она в своей жизни не встречала.

Зато его узнала Орланда и похолодела. Ибо это был не кто иной, как воспитатель Кара, Эргион Ушбар, возглавлявший посольство Аргантония в Дельфы.

«Все пропало!» — давя слезы, подумала христианка.

Не стесняясь, синебородый перегнулся через парапет и что-то стал нашептывать на ухо префекту.

И сказанное, видимо, возымело действие.

— Итак, как префект и председатель гиэлии, выношу решение. Хотя прямых улик против гражданки Белинды нет, а поручители вызывают доверие, тем не менее постановляю оную девицу, оставив под подо зрением, заключить под стражу до выяснения всех обстоятельств и продолжить расследование законным путем. Схваченного же на месте преступления осла казнить…

— Стойте! — вдруг прозвучал в зале мальчишеский голос.

— Кар, что ты наделал! — закричала, вскочив, Орланда.

Эомай не успел ее удержать. Бесстрашно вышел Кар на середину зала, стал прямо напротив судейской кафедры.

— Я, царь Тартесский Кар, сын Истолатия, союзник и друг римского народа, заявляю, что подсудимая Белинда, она же Орландина, не может быть взята под стражу и осуждена, ибо находится на службе в ополчении Тартесса в чине опциона и подлежит лишь моему суду или же суду августа. Я также перед лицом собравшихся обвиняю наместника Британского Артория и его советника, понтифика Мерланиуса, в подстрекательстве к смуте и поддержке мятежника Аргантония, а также в злоумышлении на имперские устои.

Зал дружно охнул.

— Самозванец! — завопил вышедший из ступора Эргион, хватаясь за синюю бороду. — Хватайте его, это самозванец! Царь Аргантоний дает тысячу ауреусов за его голову!

Названная сумма произвела прямо-таки магическое действие на стражников, рванувшихся было вперед, туда, где бесстрашно замерла хрупкая мальчишеская фигура.

Не изменившись в лице, Кар выбросил вперед правую руку.

Искристая дымка окутала его кулачок, а затем розово-радужный поток света хлынул во все стороны, отразился от солнечного диска на груди каменного Аполлона и ударил по стражникам. Те с воплями покатились по полу.

— Этого достаточно? — осведомился Кар.

— Родовая магия тартесских царей… — пробормотал верховный жрец, приподнимаясь. — Точно, он!

— Ва-аше вели-ичество… — пролепетал Ушбар, падая на колени. — Не признал сперва… — Вельможа даже не побледнел, а стал каким-то иссиня-белесым. — Простите старого дурака… Возвращайтесь домой, ваше величество… Ваш дядюшка так вас заждался, уже и завещание в вашу пользу написал-ал…

И без сознания рухнул под ноги с трудом поднявшейся страже.

Надо отдать должное префекту — он не потерял самообладания, может быть единственный из присутствующих.

— По закону я не вправе решить это дело… Его может рассудить лишь август. Всем сторонам предлагаю отправиться в Александрию для законного решения.

Он поглядел на Дельфийского первосвященника. Последнее слово оставалось за мудрым старцем. Селевк Умандага поднялся со своего кресла. Народ почтительно умолк.

— Не мне решать, кто из вас прав в вашем споре, юноша. — Жрец намеренно не называл ни имени, ни титула Кара. — Я могу говорить лишь от имени светлого Аполлона и только по делу, касающемуся попытки осквернения и ограбления храма.

Повисла долгая пауза.

Святой старец махнул рукой, и неокор ввел в зал Стира. Ослик был увит лавровой гирляндой, переплетенной розами. Зрители недоуменно зашушукались.

Что бы это значило?! Обе сестры переглянулись. Орландина пожала плечами.

— Феб указал нам истинных виновников преступления. — Селевк подмигнул Варениксу, а затем… ослу. — Они, надеюсь, понесут заслуженную кару. Но невинные, — загремел голос первосвященника, — а тем более спасители храмовой чести и имущества не должны остаться без награды! Мы не можем дать им часть имущества, коим располагает святилище. Ибо все это не наше, а божье. — Снова пауза. — Однако жреческая коллегия, посовещавшись, приняла решение даровать этим паломникам право промантейи, то есть право внеочередного обращения к оракулу. Сегодня, как вы помните, пифия входила в святая святых и вопрошала волю Феба. Спросила она и по вашему поводу. Подойди ко мне, отец Феофил.

Неокор, отойдя от серебряного осла, приблизился к владыке, и тот вручил ему дощечку.

— Прочти!

Жрец прокашлялся и начал читать напевным, хорошо поставленным голосом: