Но в назначенный час тесная пионерская комната набилась полным-полнешенька.
В дальнем углу притулился Цырен, и на скучающем его лице можно было прочесть: да вот пришел посмотреть, что еще за музей вы тут выдумали, хотя, предупреждаю, мое дело — сторона.
Фаина Дмитриевна уже начала говорить об истории Прибайкалья и о задачах будущего музея, когда в комнату протиснулся Павел Егорович. Свободных мест не было, и он устроился на одном стуле с каким-то пятиклассником. Санька даже с мыслями собраться не успел, как Фаина Дмитриевна объявила:
— А сейчас хранителям музея будут вручены первые экспонаты. Слово предоставляется Саше Медведеву.
Санька неуклюже, задевая ногами за стулья, прошел к столу и опустил на него тяжелый, шуршащий газетами сверток.
— Вот эти вещи… ну, в общем, орудия труда первобытных людей… нашли в одной прибайкальской пещере Цырен Булунов, Рудик Пильман и я. Где расположена пещера, даже и не спрашивайте, все равно не скажу. Там еще должны побывать ученые, они просили не разглашать. Находка доказывает: в древние времена на территории Прибайкалья жили племена охотников и рыболовов.
С этими словами Санька развернул газеты. Что тут началось! Сколько ни призывала к порядку Фаина Дмитриевна, сколько ни кричал Санька: «Ребята, да имейте же совесть!» — никто ничего не слышал. Все набросились на кремневые ножи и наконечники, вырывали экспонаты друг у друга, орали что-то, лезли через головы. Охрипший и негодующий, Санька кое-как выбрался из этой толчеи. Но Павел Егорович сказал невозмутимо:
— Ничего, ничего, все правильно. Я бы тоже полез, если бы раньше не видел. Честное слово! Топорик доисторического человека — да не пощупать руками?
Из угла равнодушно поглядывал на кучу малу Цырен.
Нетрудно было угадать, что кроется за этим равнодушием. Наверняка Цырена распирала гордость: еще бы, такая буча поднялась из-за его находок. Но вместе с тем он и жалел, что остался в стороне. Санька понимал настроение друга. И еще понимал: если бы экспонаты вручал Цырен, все обернулось бы иначе. Уж Цырен сумел бы напустить такой таинственности, что каждый счел бы за благо хоть краешком глаза увидеть топорик пещерного охотника. В общем, дело страдало из-за того, что Цырен не стоит за столом. И сам Цырен страдал, пусть и по заслугам. Однако в одном он прав: не променять бы приключения на заседания, не допустить, чтобы музей превратился в очередное «мероприятие». А для этого Санька замыслил одну штуку, которая и будущий музей оживит, и помирит его с Цыреном.
Наконец любопытство было удовлетворено, скребки и топоры, обойдя десятки рук, вернулись на место. Фаина Дмитриевна собрала клочки от газет и критически осмотрела экспонаты.
— Хорошо хоть, первобытные умели делать прочные вещи. После такого нашествия от современных топориков и ножей, боюсь, и мокрого места не осталось бы. Ну, Саша, продолжай.
— Это еще не все экспонаты, пять штук Павел Егорович отвез в Иркутск, сдал в музей, на экс… экс….
— На эксперимент? — подсказал кто-то.
— На эксплуатацию?
— На экспертизу! — вспомнил Санька. — Ученые установили, что стоянке человека в нашей пещере около трех тысяч лет. В будущем году туда запланирована экс… экс….
Сбившись однажды, он растерялся и даже знакомое слово вылетело из головы. На этот раз оплошку встретили смехом. «Вот влез не в свое дело! — с отчаянием подумал Санька. — Шесть лет проучился — и ни разу не выступал, и надо же было…» A ребята выкрикивали наперебой:
— Экспозиция?
— Экскурсия?
— Экспертиза?
— Экспедиция же, Саня, — подсказала Валюха, в и он сразу успокоился.
— Точно, экспедиция. А теперь я объясню, что это за вещи… — И Санька продемонстрировал, как ими пользовались древние люди. А в заключение сказал: — Там была еще картинная галерея древних. Наскальные рисунки: олени, лебеди, рыбки, стрельба из лука, охота на мамонта… Но нам не удалось ни свести, ни срисовать. Если ученые разрешат, на будущее лето обязательно сфотографируем. Ну и вот… все это мы передаем школьному музею.
Ребята захлопали, а Санька, расстроенный неудачным выступлением, махнул рукой и сел на место.
К столу проталкивался Снегирь. Он осторожно нес наконец-то достроенный ледокол «Байкал» и предупреждал:
— Осторожно, граждане, только что окрашено! Прошу не цапать!
Ледокол был как взаправдашний. Снегирь поставил его на подоконник, в ответ на аплодисменты раскланялся и заявил:
— Однажды я имел неосторожность критиковать саму идею создания музея. Должен заметить, ошибку я осознал, беру свои слова обратно.
И пока он рассказывал, как настоящий лектор, историю ледокола, которую только накануне услышал от Рудика, Санька завидовал: умеет же человек себя показать! И держится с достоинством, и слова выскакивают сами собой. А он, за что ни возьмется, все не так — неуклюжий, неповоротливый. Нет, не его это дело…