Серебряный остров

А с другой стороны… Вдруг выживет Хромка, принесет соболят, а те вырастут и своих детенышей заведут, а те еще… Целая соболиная армия получается. Как же это — одним выстрелом полтайги опустошить? Задумаешься, прежде чем нажать на спуск…

Санька очнулся от дум, вытер нос рукавицей. Вечерело, метель была уже совсем рядом, вот-вот грянет, а до дому три часа пути. С метелью шутки плохи, собьешься с дороги, заплутаешь — закапывайся в снег. То ли откопаешься потом, то ли нет — бабушка надвое сказала. Он снова глянул на темное неспокойное небо, на отца, ожидающего, что же решит его сын, будущий охотник, и пошел по следу — теперь уже трехпалому следу Хромки. Отец за его спиной одобрительно крякнул.

Они торопились, пот заливал глаза, первые всплески метели швыряли в лицо колючий снег. Скоро заметет, тогда ищи-свищи Хромку по всей тайге. А соболюшка хитрила, то петляла на одном месте, то уходила под валежник — сбивала со следа. Только на трех лапах далеко не убежишь.

Чего уж, кажется, проще — выпустили тебя из капкана, отбеги чуток да устраивайся на ночевку, зализывай рану. Нет, знает Хромка от прабабок и прадедов: с двуногими держи ухо востро, выпустить он тебя выпустил, а потом как пальнет…

Санька не заметил старого трухлявого пня, проскочил мимо и потерял след. Вернулся — отец стоит ухмыляется.

— Тут она, голубушка, под пнем схоронилась, думает, в дупле не достать. Да и то одного из нас обманула.

Уже стемнело, когда Санька прислонил ружье к сосне, снял шапку и вытер лоб обшлагом полушубка.

А отец тем временем освободил мешок, рассовав по карманам кое-какие мелочи, срезал бересты и запалил факел.

— Ну, сынок, теперь не зевай. Держи мешок крепче. Коли нет из дупла другого выхода, считай, Хромка наша.

Он сунул горящую бересту в щель — повалил густой дым. Но, словно не полагаясь на дымокур, начал уговаривать Хромку. По привычке, наверное. В тайге только и поговорить что со зверем.

— Попалась, трехногая! Давай-ка вылазь живо, не тяни, и без того брюхо к спине прилипло, а еще сколько до дому-то… Вылазь, все равно выкурю, небось дым не сладок…

В этот момент мешок у Саньки в руках дернулся и затрепыхал, осталось тесемку затянуть потуже.

— Вот и ладно, — сказал отец, — устало отдуваясь, — вот и хорошо. А теперь домой, пока вовсе метель не накрыла.

Было уже совсем темно. Снежные хвосты хлестали по лицу и со свистом проносились мимо.

* * *

Гринька с матерью заждались, когда ввалились, в дом охотники, с ног до головы запорошенные снегом.

— Тащи-ка, Гринька, ящик, в котором ежа держали. Новый постоялец приехал!

Отец развязал мешок — и в ящик выпрыгнула соболюшка. Обнюхала все вокруг и жалобно зарычала, поджав лапку.

— Хромка ее зовут, лапка перебита, — сказал отец. — Перезимует у нас, а поправится, откормится — снова в тайгу выпустим. Ничего, Хромка, потерпи. Не беда, что в неволе, зато мяса у тебя будет вдоволь, и орешков, и брусники. Скоро привыкнешь, совсем ручная станешь.

Санька подмигнул отцу:

— Вот тебе, Гринька, задача. Выпустим мы по весне Хромку на волю, принесет она троих соболят. Из трех каждый еще по три соболеныша принесет. Ну и так далее. Посчитай-ка, через десять лет, когда ты станешь охотником, сколько будет жить в тайге Хромкиных потомков?

Гринька завел глаза под потолок, старательно зашевелил губами, но скоро сбился, замотал головой.

Отец расхохотался, так понравилась ему Саньки-на задача.

— Не можешь? Эх ты, охотник!

После ужина Санька забрался под одеяло, и веки его мигом сомкнулись. Ноги непривычно гудели, но он чувствовал такую легкость, такое умиротворение, что ссора с Цыреном и все музейные дела показались далекими, почти прошлогодними. «Точно отец говорит, — подумал он засыпая. — Один день зимней охоты — целые каникулы.»

ЭТОТ НЕУГОМОННЫЙ ПЕНСИОНЕР

В тот день и час, когда Санька с отцом наткнулись на след соболя, Цырен соскочил с катера на обледеневший причал и неторопливо зашагал по скользкой тропе вверх, к дому.

С крутого берега перед ним открылся родной Сохой — три десятка изб, прилепившихся террасой к горе, так что с крылечка верхней избы можно любоваться крышей соседа, метеостанция да новый магазин на отлете. Цырен вздохнул, оглядев почерневшие от времени избы, крохотные огороды, ветхие изгороди. Он родился здесь и вырос здесь, но в последнее время невзлюбил свой поселок. И все из-за деда. Дед частенько прихварывал, а в поселке не было врача. Случись что, надо ехать в Горячие Ключи. А болезнь ждать не станет. К тому же в Сохое не было школы-восьмилетки, и Цырену приходилось на неделю, на две оставлять деда одного — тоже тревоги предостаточно. В последнее время старик выглядел бодро, даже на боли в пояснице жаловаться перестал, но порой у него отнимались ноги — шагу ступить не мог. Нет, никак нельзя оставлять такого человека без догляду.

Дед был для Цырена и отцом, и матерью, и малым ребенком.