Серебряный пояс

Юноша возмутился: «Ну и вредная бабуся! Эх, сейчас конем растопчу!» Дернул парень уздечку, сразу погнал коня ускоренным шагом. Знахарка, на ходу поправляя серый платок, засеменила в десяти шагах впереди. Он думал ее быстро обогнать, но не получилось. Кажется Ивану, что с бабкой творится что-то непонятное: выражение «засеменила» не соответствовало ее передвижению. Скорее всего, здесь подошло бы «засверкала пятками», с таким «реверансом», похожим на взмахи крыльев порхающего рябчика, так переставлялись ноги ретивой старушки. Нет, она не бежала, так как не позволяла местность, а просто шла. Но при этом передвигалась так быстро, что расстояние между ней и лошадьми начало постепенно увеличиваться.

Иван пришпорил Мухортика: сейчас догоню! Конь пошел живее, но не настолько, чтобы затоптать пожилую женщину. Выбитая грязь, камни, галечник, болотина, упавшие колодины тормозили ход. Между тем данные препятствия шустрая старушка обходила стороной: перепрыгивала через упавшие деревья белкой или непонятно каким образом перелетала через нагромождения хлама. Очень быстро согнутая годами спина Петричихи мелькнула последний раз и исчезла впереди за поворотом. Проворная бабуля убежала от Ивана, который ехал на коне!

Молодой наездник видел многих, кто ходил по тайге, как говорят промышленники, ходко. Некоторые из них, мужики, шли долгие километры, не останавливаясь, без отдыха, не уступая коню. Но чтобы женщина, на первый взгляд дряхлая старушка, постепенно уходила от скорого мерина, парень наблюдал впервые. Сначала Иван успокаивал себя: «До первого пригорка!» Он все еще тешил себя надеждой, что знахарка наконец-то сдастся, запреет. Может, вон на той релке попросится в седло или хот я бы попросит минуту на отдых.

Ничего подобного. Когда Иван выехал на «ту релку», Петричиха стояла у пышной рябинки, поедая богатые плоды бордовых ягод. На приближение парня она никак не отреагировала, просто стала нахваливать подбитый морозами урожай. Взмыленный Мухортик приостановил свой ускоренный шаг. Старушка спокойно повернулась к ним и, как ни в чем ни бывало, участливо спросила:

— Что, Ванюшка, пристал небось?

Ездоку стало стыдно, что он, здоровый парень, едет верхом, в седле, а Петричиха бежит впереди коня, обгоняя его. Пытаясь разглядеть на морщинистом лице своей спутницы хоть ниточку усталости, он уважительно спросил:

— Что же, а вы, бабуля, наверно, из сил выбились?

— Да что ты, милай! — удивленно вскинула смоляные брови последняя. — Разве можно? Я же без груза шагаю, пустая… Котомки конь везет, и слава богу! А я и сама дойду! — и зашагала дальше.

Перед Колбинским перевалом Ваня спешился, повел коней в поводу. Соответственно, отстал от Петричихи еще больше и догнал ее на хребте. Бабуля уже запалила небольшой костер и нанизывала на прутики таволожника последние, чудом сохранившиеся на солнцепеке, мясистые опята.

— Ох, Ванюшка! Жалко мимо такого добра проходить, — покачала головой целительница, раз сам Бог нам такую усладу дает! Поедим и дальше пойдем.

Жареные грибы оказались действительно очень вкусными. Для душистого аромата Петричиха бросала на огонь прутики талины. Присыпая солью лакомство, Иван вдруг ощутил прилив новых сил. А может, это ему так показалось на голодный желудок? Предприимчивая старушка смаковала грибы без соли, с укоризной посматривая, как парень не бережет столь дорогое лакомство.

Когда легкий обед подошел к концу, юноша вновь предложил бабушке занять место в седле Рыжки. Та опять отказалась, махнула рукой: сама дойду. Ему ничего не оставалось, как в очередной раз, преодолевая стыд, взбираться на коня и удивляться выносливости спутницы.

Петричиха тяжело вдохнула свежий воздух, посмотрела на далекие хребты:

— Эх, годы мои, как те перевалы, что остались позади… Сейчас что? Ноги болеть стали, руки зудят. Вот раньше, помню, в девках была. Когда сюда, в Сибирь, от нужды бежали с Волги-матушки, я проворная была. Всей семьей за четыре месяца переход сделали. Можно быть, и быстрее, если бы не корова… Однакось, хватит брехать, шагать надо! Больной ждет!

Сок кедровой колоды

Без лишних церемоний, даже не поприветствовав угрюмых старателей, Петричиха посмотрела по сторонам:

— Где хворый?

— У нас на полатях, — указал в сторону своего дома Григорий Феоктистович.

Целительница прошла к приземистым дверям, проворно утонула в проходе, выпроводила любопытных:

— Все на двор! Один Ванька пусть останется. Эх, а воздух-то какой спертый! Так ить умертвить человека можно. Приоткрой, Ваньша, творило да в сторону отойди, свету дай!

Когда ее просьба была исполнена, знахарка наклонилась над Михаилом, прикоснулась ко лбу больного:

— Однакось, как же ты, мил человек, под медмедя-то угодил? Где что болит? Как себя чувствуешь?

— Так вот, бабуля, и на старуху бывает проруха… — слабо заговорил охотник. — Надо было медведицу добить, а я понадеялся. Вот она меня и сложила пополам. Однакось, наверно, не встану боле…