Серебряный пояс

Хмурый день не принес облегчения. Тяжелые, черные снеговые тучи заполонили окружающий мир тайги. Ограниченная видимость придавила уверенность людей непосильной, свинцовой ношей. Густые хлопья снега, падавшие из ниоткуда, угрожающим шелестом торопили старателей: «Спеши! Спеши, человек! Завтра будет еще хуже». Нахохлившиеся, облепленные холодной солью деревья равнодушно смотрели на происходящее: «Здесь вам не теплая печка. Тут дикий мир, в котором свои законы. Здесь каждый борется сам за себя!». Понимая это, промысловики боролись.

Тропа жизни — тропа спасения — будто связующая ниточка двух границ бытия стараниями отчаянных рабочих упорно тянулась на невидимый перевал. Она походила на глубокую, пробитую в метровом снегу канаву, в которой могла свободно пройти лошадь. Резко взметнувшись в гору от артельского поселка, она не имела послаблений. Вероятно, умный математик без труда смог бы определить приблизительный угол подъема и удивиться представленной картине. Однако привычные к трудностям и лишениям люди тайги смотрели на свое творение спокойно: «Перевалы и хребты не выбирают. На снег соломки не положишь. Лишь бы лошадь взад не скользила».

Общими усилиями, без перекуров и отдыха, из последних сил, до дрожи в руках старатели наконец-то вышли на желанный хребет. Несколько километров пути с лопатами в руках оказались для жителей непредсказуемым этапом завершающегося сезона.

— Лучше пару шурфов пробить, — говорили одни.

— Легче десять кубов на горбу перенести, — вторили другие.

На минуту сгрудившись под сводами заснеженных, низкорослых кедров, мужики молча смотрели назад, вниз, откуда они пришли. Возможно, каждый из них хотел посмотреть на то роковое место, откуда они спешили выбраться. Как будто в подтверждение этого на короткую минуту разорвалось небо, очистился кусок горизонта, заснеженные горы и хребты, а вместе с ними и злосчастная золотая долина. Сверху было хорошо видно слияние двух таежных ручьев: Степного и Таежного Сисима. Неподалеку от устья ютились маленькие квадратики строений Ивановского прииска — небольшого поселения, где они с семьями прожили долгий трудовой сезон на промывке золота. Рядом с избушками суетились фигурки людей, стояли под грузом готовые в дорогу лошади. В одном силуэте можно было различить неповторимую, строгую стать Григория Феоктистовича, дававшего женщинам последние распоряжения. Вон Филя Ямской и Степан Егоров осторожно выносят из низкого дома Михаила Самойлова, бережно укладывают больного на носилки между лошадьми. Рядом суетится бабка Петричиха. Чуть дальше из пригона ребятишки выгоняют единственную корову. На глаз до прииска расстояние кажется не больше трех километров или даже меньше. Однако как велик этот отрезок пути между жизнью и смертью! Стоит еще на одну ночь задержаться там, в долине, утром вряд ли кто-то поднимется на перевал. Из злосчастного места надо выбираться, не задерживаясь ни на час. Иначе исход жизни людей может быть непредсказуем.

— Да, действительно, долина смерти, — хмуро протянул Павел Казанцев. — Скоко до нас тутака народу полегло. За золото… По вине непогоды… Али еще по каким причинам.

— И еще поляжет… — в тон ему подтвердил Василий Веретенников.

Без сомнения, оба опытных бергало были правы. Неисповедимы пути твои, Господи! Золото всегда приносит людям только зло. И в этом весь смысл промысла благородного металла.

В подтверждение сказанных слов старатели сняли шапки, перекрестились. Возможно, каждый из них мысленно прочитал короткую молитву. Но замкнутость, скрытые, молчаливые характеры мужиков не дали волю горькой слезе. Такова уж участь жителей тайги: относиться к происходящему с достоинством, должным пониманием, каким бы суровым оно ни было.

Закрылось небо. С запада вновь накатились мрачные снеговые тучи. Холодный, пронизывающий ветер принес мириады сухих, мохнатых снежинок. Здесь, на высоте, температура воздуха на несколько градусов ниже, чем в долине. А значит, людям стоило как можно быстрее преодолеть перевал.

На прииске — последние минуты перед тяжелой дорогой. Пять лошадей выстроились в одну цепочку. На первой — самые маленькие дети, от трех до пяти лет. Их трое: двухлетний Егорка Васильев и две девочки, четырех и пяти лет, Нюра Егорова и Маша Веретенникова. Егорку посадили между девочками, чтобы не упал при подъеме. Детей укутали суконной попоной: «Не дай бог подует!». Под ребятишек поставили самого спокойного старого мерина Мишку, чтобы «дорогу чувствовал и драгоценную поклажу не сбросил». Остальные, более взрослые ребятишки, за неимением вьючных животных, пойдут пешком.