Серебряный пояс

Мишка Стелькин довольно ухмылялся: процесс пошел! За эту неделю он должен собрать большой куш, вывернуть загулявшим старателям карманы до копейки. Там, в уездном городе, ему надо достроить двухэтажный дом, открыть в городе еще одну лавку, прикупить десять лошадей. Четыре десятка коней для доставки товара на старательские прииски уже себя не оправдывают. Разум грезит большим размахом: «Эх, узнать бы, где находится сисимский прииск! Вот тогда можно развернуться в полную силу».

Довольно потирая влажные ладони, Мишка повернулся, пошел назад, в дом. На нижнем этаже никого нет. Служащие и помощники на рабочих местах — в выгребухе и торговой лавке. Получив подписанные расчетные листы, карабаевцы уехали назад: служба прежде всего! В соседней комнате за печкой спит Петруша. Мишка осторожно прошел к нему, чтобы растолкать. Тот игнорировал его настойчивость протяжным храпом: сказывалась тяжелая ночь у деда Ворогова. Под кроватью — тяжелая сума с христианскими подаяниями. Мишка поднял ее, дважды сунул в нее свою хищную руку, переложил две горсти того, что попалось, себе в карман, остальное поставил на место. «Что попалось» имело большой вес. Это заставило мужика покраснеть от жадности. Здесь были небольшие самородки, кольца, сережки, какая-то цепочка.

— Да прости меня, Господи! — троекратно перекрестил себя Мишка перед образами и поспешно вышел из комнаты.

Заклятие Власа Бердюгина

Домой возвращались шумной компанией. Во главе процессии — Григорий Панов. Рядом верные спутники в работе и по жизни: дед Павел Казанцев, Иван Шафранов, Василий Веретенников, Иван Мамаев, Григорий Усольцев, еще человек пять старателей сисимской артели.

Шли неторопливо, свободно, вольно, с чувством гордости за хорошую работу. Недаром прошел старательский сезон! В карманах шуршат достойные купюры. Есть чем отдать долг, прокормить семью до следующего расчета, прикупить одежду женам, детям, самому приобрести еще одни новые сапоги. Понятно, что заработка не хватит на достойную жизнь в уездном городе в уютном, теплом, сосновом доме. Так или иначе весь следующий год, а за ним второй, третий, пятый, вероятно, и десятый пройдут здесь, на приисках. Однако каждый тешится самообманом, что на будущий сезон все будет еще лучше, чем нынче. Вон, у других артельщиков расчета едва хватило покрыть долг. Так стоит ли думать и горевать о завтрашнем дне, когда душа поет в хмельном вине?

Идут старатели по узкой улице приискового поселка. В руках — сумы с разными яствами. На шеях показательно висит колбаса кольцами. Из карманов торчат запечатанные сургучом бутылки. Все должны знать: вон мы какие, не дегтем мазаны! Пусть все видят, что значит настоящий фартовый старатель-бергало!

Перед крылечком старой, ветхой избенки, оперевшись сухим, сгорбленным телом на посох, стоит бабка Ветлужанка. Сколько ей лет, она и сама не помнит. Как давно она живет здесь, никто не знает. Кончились славные дни старушки. Канули в Лету былые воспоминания о душезахватывающих самородках, которые она отмывала своими руками много лет назад. Где здоровье старой старательницы? Где те самородки, которые сейчас могли обеспечить ей достаточную старость? Нет ничего у нее, кроме картошки да сухарей. Как нет никого из семьи, кто мог бы ей помочь в уважаемых годах. Муж умер двадцать лет назад. Одного сына задавило в глубоком шурфе. Дочь утонула весной в реке. Третьего сына в тайге помял медведь, сделал калекой. Не выправился он, так и умер на третий год от боли и бессилия. Еще два сына давно потерялись в тайге. Одна бабка осталась. Рядом сидит слепая от старости собака, а на маленьком, размером с ладонь окошке, греется на солнышке седая кошка.

Подошли мужики к Ветлужанке, дружно поздоровались, справились о здоровье. Старушка рада вниманию. Ей хочется поговорить, узнать как дела там, в тайге, на знакомых россыпях. Хотела бы бабка сходить туда сама, да ноги не ходят. Жестокая подагра сковала суставы в ногах. Сухие пальцы не разгибаются из кулачков. Залатанная душегрейка не греет высохшее тело.

Окружили мужики старую хозяйку. Одни сочувствующее обнимают: такими же будем. Другие интересуются бытовыми проблемами. Третьи колбасу на шею вешают.

Плачет бабка. Крупные слезы текут на уголки улыбающихся губ. Ноги дрожат от волнения. Лопочет Ветлужанка беззубым ртом: «Дров нет, холодно в избушке!».

— Наготовим, бабка, тебе дров! Дай два дня прогуляться! — дружно обещают мужики, а сами суют ей всякую снедь.

— А что, бабка, кружка у тебя есть? — спросил кто-то.

— Есть, сынки, есть! — суетится Ветлужаниха, приглашая гостей к себе.

Ввалились старатели гурьбой в избушку — стоять негде. Пол земляной. У оконца стол размером с лоток. Садиться некуда, одна растрескавшаяся табуретка и две чурки по углам. Вдоль стены — деревянные нары. Старушка проворно достала три жестяные кружки, чашку — все, что было из посуды. В деревянном ведре три ковша воды. Не ходит старая жительница на ручей за водой, топит снег на глинобитной печке. Далеко до воды идти, тяжело назад ведро нести. Хорошо, что соседи помогают. Тем и жива.