Серебряный век: невыдуманные истории

Чувствую, что все это гораздо слабее того, что говорил Всеволод Эмильевич, но помню ясно, что его шутливый разговор был приблизительно таким. Те, кто хорошо знали Мейерхольда и могут ясно представить его серьезное лицо и смеющиеся глаза, поймут лучше других, как звучали его слова и какая тонкая улыбка играла на губах. Те же, кто его никогда не видел, да простят мне, что я не сумел как следует передать его точных слов, и, зная о Мейерхольде по другим воспоминаниям, мысленно дополнят то, что я упустил.

Дальше мои воспоминания о Всеволоде Эмильевиче Мейерхольде становятся похожими на страницы, будто вырванные из приключенческого романа времен Гражданской войны.

Следующая встреча с Всеволодом Эмильевичем произошла при необычайных и для меня тяжелых обстоятельствах в одном из приморских городов России. В конце марта 1919 года я уехал из Москвы в Киев по командировке, получив назначение начальника оргбюро агитпоезда имени наркома Луначарского. В мае 1919 года нашими войсками был занят Крым, и моя командировка была продолжена и распространена на Крым. Недели через две после моего приезда в Симферополь банды Деникина оккупировали Крымский полуостров, и я оказался отрезанным от советской России. Благодаря паспорту, в котором было указано, что я уроженец Тифлиса, хотя и с большие трудом, но все же мне удалось добиться у коменданта Ялты разрешения «выехать на родину», и я выехал пароходом из Ялты в Батум. Все как будто шло благополучно: мне удалось вырваться из только что занятых Деникиным мест и избежать риска быть опознанным как сотрудник Луначарского. Но я попал из огня да в полымя: когда пароход приближался к Новороссийску, капитан оповестил пассажиров, едущих в Батум, что пропуска надо регистрировать. Сначала я думал, что это простая формальность, и в Новороссийске спокойно отправился в отдел пропусков, где и предъявил мой ялтинский пропуск. Взглянув на паспорт и обнаружив, что я призывного возраста, дежурный объяснил мне, что без визы воинского присутствия мой ялтинский пропуск теряет свою силу. Как это ни кажется теперь странным, но я хорошо помню, что виза воинского присутствия мне тоже показалась пустой формальностью. И я спокойно отправился по указанному адресу. В воинском присутствии обратился к первому попавшемуся на глаза писарю, сидевшему у окна. Он равнодушно взглянул на мой паспорт и пропуск и, позевывая, указал на самый дальний столик в углу.

– Приемом новобранцев ведает писарь Петров, ему и сдадите паспорт.

Тут я уже понял, что это далеко не простая формальность. И все же осторожно, опасаясь, как бы он сам не взял моего паспорта и не передал его по назначению, спросил:

– Простите, но вы упустили из виду, что я здесь проездом.

– А это все равно, проездом или заездом. Вы призывного возраста, и вам надо пройти комиссию. Вот если вас признают негодным, тогда и визу получите.

Я поблагодарил его, но советом не воспользовался. Пользуясь тем, что к нему кто-то подошел, быстро покинул воинское присутствие.

Положение было безвыходное. Пароход вечером отшвартовывался. Ехать в Батуми без визы я не могу. Но для меня так же ясно, что я не могу покорно сдать паспорт и превратиться в солдата белой армии. Около воинского присутствия я заметил довольно глубокую канаву. Как это ни нелепо, у меня явилась дикая мысль лечь в эту канаву, закрыть глаза и предоставить себя воле случая.

И вот в этот момент, как в хорошо рассчитанном на эффект романе, появилось избавление от всех бед и напастей. Я смотрю и не верю своим глазам.

Преодолевая небольшой подъем, по улице медленно идет Всеволод Эмильевич.

Мы увидели друг друга одновременно.

– Рюрик Ивнев? Что вы здесь делаете?

– Я не знаю, что мне делать! – воскликнул я радостно, поняв в эту секунду, что теперь можно и смеяться, и острить, что самое страшное уже позади.

Я ему объяснил, в чем дело. И даже не спросил, каким образом он сам очутился тут.

Уже потом я узнал, что Всеволод Эмильевич по предписанию врачей должен был выехать на лечение в Ялту. У него обострился туберкулез. Во время его пребывания в Ялте Крым был оккупирован белыми (это было в июне или в июле 1919 года), и Мейерхольд бежал на фелюге в Новороссийск, где находилась его старшая дочь Мария, жившая там со своим мужем. Но это бегство не спасло Всеволода Эмильевича от ареста, так как его тесная связь с большевиками была известна белогвардейцам. Всеволод Эмильевич был арестован и заключен в тюрьму 6 сентября 1919 года. Ему грозил расстрел, но, узнав об этом, композитор Михаил Фабианович Гнесин, находившийся в то время в Ростове, нашел какого-то «либерального» генерала, которого и уговорил «спасти Мейерхольда». Благодаря вмешательству этого генерала Мейерхольд был выпущен из тюрьмы «под наблюдение» разведывательных органов деникинского правительства. Об общественной деятельности и публичных выступлениях не могло быть и речи. Ему оставалось только одно: сидеть в Новороссийске и «ждать у моря погоды».