Серебряный век: невыдуманные истории

– Я к ним, конечно, не пошел. Но было бы неблагодарно не оценить их восхищения, а потом, скажу откровенно, я им обязан многим, ибо моя песенка о гимназистках, которых увезли в семнадцатом году, принесла мне большую популярность, к тому же две из них были этими гимназистками. – Он устало откинулся в кресле, посмотрел вдаль, а потом тихо сказал: – Прочти что-нибудь.

И я начал читать стихи:

Слова твои, как горячие плети,
Жгут меня на позорном столбе,
А я, позабыв обо всем на свете,
Христову любовь несу тебе.

О, я знаю, что во Христе мы – братья,

Как голубь трепещет рука в руке,
Но тогда откуда эти проклятья
И смертельный знак на моем виске?

Эти чувства, что люди глухонемые,

Их душ никогда никому не понять.
Ты бичуешь меня за грехи чужие,
А я и твои готов принять.

В это время раздался стук и вошел официант:

– Товарища Ивнева просят.

Я спросил удивленно:

– Кто?

Он посмотрел на меня и, так как в этот момент Вертинский заснул, сказал:

– Я думал, что он не уснет, и пришел вас выручить.

На другой день ко мне подошел этот же официант:

– Товарищ Вертинский, узнав, что вы сегодня утром получили телеграмму из Москвы и в 12 часов ночи улетаете, просил меня попросить у вас разрешения отвезти одну маленькую посылочку в столицу своей жене, а сам уехал на дневной концерт.

Я ответил, что, конечно, просьбу его выполню, но только пусть он мне эту посылочку подготовит к вечеру, так как я сейчас ухожу на целый день.

Вечером, за час до отъезда в аэропорт, официант принес в номер корзинку с помидорами, которая была в три раза больше моего чемодана. Делать было нечего, пришлось ее взять. Спасло меня то, что в автобусе рядом со мной оказался услужливый молодой человек, который помог доставить эту корзинку в самолет. Но это было только началом приключений.

На другой день, к нашему удивлению, вместо Махачкалы мы оказались в Сталинграде, причем нам никто не мог твердо сказать, когда мы вылетим в Москву. Так прошел почти целый день. Потом объявили, что, заботясь об удобствах пассажиров, на всякий случай просят пройти с вещами в аэрофлотскую гостиницу и там временно поселиться. Гостиница была расположена довольно далеко, и опять меня спас тот же молодой человек, который помог перенести вещи.

Утром, после завтрака, радио известило, что время отлета будет известно через два часа. Так как Вертинский просил эту посылку доставить жене обязательно в тот же вечер, я послал ему телеграмму в гостиницу «Интурист»: «Сидим второй день в Сталинграде. Не знаю, когда вылетим в Москву, поэтому посылку доставить не могу».

Но вот наконец я в столице. Посчастливилось быстро взять такси, водитель оказался радушным и сговорчивым, и я повез эту корзину в квартиру над Елисеевским магазином на улицу Горького. Оказалось, что квартира на последнем этаже, а лифт испорчен. Я сказал шоферу:

– Я вернусь не так скоро: надо подниматься на последний этаж.

Водитель вызвался донести корзину до лифта. Узнав, что он не работает, спокойно сказал:

– Тогда я поднимусь, а вы подождите.

– Я обещал хозяину вручить ее и письмо лично жене.

Мы поднялись вместе. Нажимаю кнопку звонка. Дверь открывает молодая девушка. Я говорю:

– От Вертинского посылка жене. Попросите ее.

Она улыбается и отвечает:

– Это я и есть. Как вы дошли с такой ношей?

Она удивленно посмотрела на незнакомого человека у дверей.

Я сказал:

– Не смущайтесь: со мной таксист. Свет не без добрых людей.

Первая встреча с Валерием Брюсовым

В 1909 году, возвращаясь из Тифлиса в Петербург, я остановился на несколько дней в Москве у сестры моего отца Марии Амбардановой специально для того, чтобы повидать Валерия Брюсова, стихи которого произвели на меня огромное впечатление. Чаще всего молодые поэты начинают увлекаться каким-нибудь поэтом из плеяды знаменитых и первое время ему подражают.

У меня было по-другому. Я одновременно находился под влиянием нескольких поэтов, прославившихся в дни моей юности, – Иннокентия Анненского, Константина Бальмонта, Александра Блока, Игоря Северянина и Валерия Брюсова. Стихи я начал писать в кадетском корпусе, когда еще не читал ни одного из названных поэтов. К счастью, я сам понимал, что это только «пробы пера», и не мечтал об их публикации, но в 1909 году, когда я усиленно начал читать все журналы, печатавшие стихи совершенно неизвестных мне поэтов, я вообразил, что мои стихи если не лучше, то, во всяком случае, не хуже их. Отрицательные ответы редакций мне казались настолько несправедливыми, что захотелось обратиться к одному из тех больших поэтов, чье творчество я считал безупречным.