…Наппельбаумы жили на Невском, недалеко от угла Литейного, в квартире на шестом этаже. Половину квартиры занимало огромное фотоателье со стеклянной крышей. Но собрания происходили не здесь, а в большой комнате, выходившей окнами на Невский, – и в ее окна видна была вся Троицкая улица из конца в конец. В комнате лежал ковер, стоял рояль и большой низкий диван. Еще один ковер, китайский, с изображением большого дракона, висел на стене. Этому ковру придавалось особое значение, так как дракон был символом „Цеха поэтов“. Один из сборников, изданных в 1921 году „Цехом“, так и назывался – „Дракон“. Ни стола, ни стульев не было. На диване собравшиеся, разумеется, не помещались и рассаживались на многочисленных подушках вдоль стен или на полу, на ковре. Свои стихи каждый понедельник читали все присутствующие, – по кругу, начиная от двери. Этот обычай оставался неизменен в течение всего времени, пока существовал наппельбаумовский салон – с 1921-го по 1925 год. Расцвет салона был в начале его существования – зимой 1921/22 года. Потом начался долгий, затянувшийся на три года упадок.
…Ко всем этим затеям Моисей Соломонович имел отношение только, так сказать, финансовое…Принимали гостей и руководили чтением стихов тоже только дочери. Моисей Соломонович даже и присутствовал при чтении далеко не всегда. Он только появлялся иногда в дверях – с роскошной бородой, в роскошной бархатной куртке, – стоял и слушал, пока читал какой-нибудь поэт постарше возрастом, например Кузмин или Ходасевич. Потом опять исчезал в глубине квартиры…Позже, после одиннадцати, наиболее почетные или близкие к семье гости тихонько переходили в столовую и там, за общим семейным столом, пили чай. Только там, у себя в столовой, в узком кругу папа Наппельбаум иногда отваживался высказать и свое мнение о прочитанных стихах. Едва он открывал рот, как у дочерей его становились напряженные лица: они смертельно боялись, как бы он чего не сморозил и не осрамил их перед лицом знатоков. Обычно они перебивали его раньше, чем он успевал закончить первую фразу. И он, благоговевший перед своими дочками, послушно замолкал» (
НАППЕЛЬБАУМ Фредерика Моисеевна
«Гостей угощала Фредерика. Тоненькая, стройная, с негромким мелодичным голосом, с прелестными руками и ногами…» (
«Музой „Звучащей Раковины“ была, по общему признанию, Фредерика Наппельбаум. Именно такую надпись сделали молодые поэты на ее экземпляре сборника стихотворений студийцев. Да и сам Николай Степанович Гумилев надписал подаренную Фредерике книгу своих стихов „Шатер“ поэтическими строчками: „И как доблесть твоя, о единственный воин, так и милость моя не имеет конца“.
Фредерика писала стихи с девяти лет. Писала всегда, но мало, редко, вдохновенно. Она не понимала тех, кто находился в постоянной готовности к поэзии.
…После гибели Гумилева нашим руководителем стал Корней Чуковский. Он также воспринимал поэзию Фредерики как чистую ноту и любил говорить: „А на «сладкое» послушаем стихи Фредерики Наппельбаум“. По словам Юрия Тынянова, она была как арфа в оркестре, умея соединить в стихах чистоту звука, глубину и ясность мысли.
Мне хочется отметить, что источником ее вдохновения был – ветер. Помню, кажется у меня на даче во Всеволожской, она вдруг заявила с многозначительной улыбкой: „Сейчас уйду погулять. Сегодня – ветер“. И пришла со стихами. Это был как бы ее поэтический пароль» (
НАПРАВНИК Эдуард Францевич