Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р

«Осип Дымов однажды явился в редакцию [журнала „Театр и искусство“. – Сост.] просить работы. Он был тогда, кажется, на втором курсе Лесного института, совсем юноша, почти мальчик. Меня поразила сразу какая-то особенность в его глазах. И потом, когда я следил за его писаниями, читал и смотрел на сцене его пьесы, мне всегда вспоминались его глаза, имевшие как бы двойные зрачки – наружные, выражавшие настроение и чувства минуты, и задние, уловить которые я не мог и которые являлись завесой его души. Беллетристические вещицы и рассказы Осипа Дымова мне очень понравились. В них была свежесть и скрытая печаль. Он был, видимо, под влиянием Чехова, из рассказа которого он взял свой псевдоним. Кроме того, он, кажется, много читал польских писателей, формировавшихся по образу и подобию Пшибышевского. Эта литература была тогда – у нас – еще внове, и с ней мало кто был знаком. У Дымова был юмор, была довольно острая и своеобразная наблюдательность. Всего было у него много, но как за его естественным и нормальным взглядом чувствовалась непроницаемая завеса – второе окно его души, – так и в произведениях его было что-то, что неприятно раздражало и давало основание и повод сомневаться в его литературной искренности. И как человек он как-то двоился. Веселый, милый, общительный, добрый, тактичный, а сзади что-то… А что – не знаю. Его первая пьеса (если не ошибаюсь, „Голос крови“) поразила меня совершенно необычайною жестокостью автора по отношению к его героям. Я и раньше примечал эту черту авторской души, и помнится, раздраженно с ним спорил. Так, в каком-то рассказе он, изображая умирающего актера, наряжал его на смертном одре буквально в дурацкий колпак и придавал ему черты такой пошлости и дрянности, что хотелось плюнуть умирающему в лицо, уже искаженное агонией. В „Голосе крови“ еще больше бросался в глаза какой-то аморализм, какой-то бессознательный, самоуверенно спокойный холод души. Когда умирает отравившаяся девушка Ася, и вся семья в сборе, одна из сестер кричит: „Идите завтракать! Что еще?“ Даже доктор, приглашенный к умирающей, ворчит злобно: „Зачем вы меня позвали… капли ей, что ли, прописать?“ И сердито надевает шубу. А мать замечает, что де напрасно доктору дали за визит. Я часто говорил Дымову: „Вы не любите людей… Вы их не жалеете“. В жизни он был, казалось, добрый и деликатный человек. Но стоило ему взять перо, как он злобно и жестоко принимался препарировать своих героев. И это, в сущности, было у него общее со всем молодым направлением, одним корнем упиравшимся в Достоевского, а другим – в холод ницшеанства.

Редакционная работа Дымова продолжалась немного времени. Он был слишком художник для редакционной работы. Кроме того, он умел делать карьеру и очень скоро стал работать в богатых газетах, как „Бирж[евые] Ведом[ости]“ и др. Среди его произведений имеются определенно яркие и талантливые (например, пьеса „Ню“). Много есть ловкой литературной „самогонки“, имевшей успех благодаря модной теме – таковы его еврейские мелодрамы (хотя он так их не называл), как „Слушай, Израиль“, „Певец своей печали“ ит.п. Он скоро стал достаточно важен, начал печататься в альманахах (тогда это был самый настоящий литературный бельэтаж) и издавать книги. Некоторые его произведения вызывали у меня полное недоумение – например, очень странный роман „Бегущие креста“. Завеса души его постепенно открылась. Отсутствие идеализма, отсутствие увлечения при внешней увлекательности, поэтическое бесплодие при поэтической манере. Он уехал в Америку еще до войны, и говорят, очень там преуспел и стал настоящий business man» (А. Кугель. Листья с дерева).

«Осип Дымов поэт, это очень много. Его маленький, но изящный юмор в большую, но неизящную эпоху сатирических журналов 1905–1906 годов сделал из Дымова одного из лучших юмористов, создавшего несколько шедевров сатиры, которые со временем непременно попадут в хрестоматию и которые были бы еще лучше, если б они не были „приспособлены настолько, что не беспокоят“. Дымов умеет кокетничать с читателем, и это ему к лицу. И всегда будто говорит: я знаю что-то очень важное, только не скажу ни за что. А то, что я говорю, пустяки, но на самом деле… и делает загадочное лицо.

И все это очень мило, но сегодня мило, завтра мило, послезавтра мило, а после-послезавтра хочется попросить Осипа Дымова:

– Милый, сделайте милость, перестаньте быть таким милым» (К. Чуковский. Осип Дымов).

ОСМЕРКИН Александр Александрович

26.11(8.12).1892 – 25.6.1953

Живописец, театральный художник, педагог. Член группы художников «Бубновый валет», участник выставок объединения «Мир искусства» (1916–1917).