Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 2. К-Р

Драматический актер, режиссер, педагог. На сцене с 1896. В 1896–1901 – в театре Соловцова (Киев, Одесса). С 1903 – актер МХТ. Роли: Васька Пепел («На дне» М. Горького, 1903), Лопахин («Вишневый сад» Чехова, 1904), Боркин («Иванов» Чехова, 1904), Вагин («Дети Солнца» М. Горького, 1905), Соленый («Три сестры» Чехова, 1906), Скалозуб («Горе от ума» Грибоедова, 1906), Человек («Жизнь Человека» Андреева, 1907), Ляпкин-Тяпкин («Ревизор» Гоголя, 1908), Дмитрий Карамазов («Братья Карамазовы» по Достоевскому, 1910), Пер Гюнт («Пер Гюнт» Ибсена, 1912) и др.

«Человек страстный, нервный, он всегда против чего-то протестовал, спорил, равнодушия не знал ни в чем. Мне казалось, он добрый, благородный и, безусловно, хорош собой и элегантен. В его игре было мало актерской техники, поэтому он часто бывал неровен. Думаю, что чувство в нем вечно брало верх над мыслью. И, наверное, поэтому он совсем не нравился мне в „Каине“ – приземленный, прозрачный, грубоватый. (Правда, я не любила весь этот спектакль, и, может быть, вины Леонидова тут мало.) Но этот артист обладал стихийным талантом, таким нечеловеческим, самозабвенным темпераментом, что без труда разбивал любое сомнение или предубеждение. Важно было только, чтобы роль, как говорится, „легла“ на его актерскую индивидуальность.

Трагическая душевная дисгармония Мити Карамазова была предельно созвучна дарованию Леонидова. Буйство чувств, горячность, вольность, незащищенное, кровоточащее сердце – слияние актера с образом получилось настолько полным и плотным, что их уже нельзя было воспринимать отдельно, и это производило магнетическое, потрясающее воздействие. В его исступленной страсти была такая сила, что иногда казалось – сейчас он умрет и мы все – вместе с ним. В моей памяти осталось не много подобных впечатлений» (С. Гиацинтова. С памятью наедине).

«Печать человека особенной, отдельной судьбы отмечала Леонидова. Это бросалось в глаза при одном взгляде на его мощную фигуру, возникавшую днем в театральном фойе. В самой манере держаться, в его отношениях с людьми непременно ощущалось своеобразие. Внешность Леонидова менее всего могла считаться актерской. Но во всем его облике – в массивной фигуре, в твердо очерченном лице с глубоко посаженными, горящими глазами – чувствовалась незаурядность, неповторимость. Подвижный и легкий, что казалось неожиданным при его грузном теле, он как будто плыл по театральным коридорам в своем просторном пиджаке, чуть отбросив от себя руки.

…Леонидов проявлял необычайное сочетание страстности и строгости, особенно явное в отношении к молодежи…Леонидов требовательно проверял, судил – иногда про себя – поведение молодых, репертуарные поиски и действия театральной дирекции. Но в его постоянном суде не проглядывало ни самоуверенного догматизма, ни нарочитой и важной отчужденности. Напротив, во всем сквозило желание разобраться, но – со строжайших моральных позиций. Он был максималистом во всем – в творчестве, в воззрениях, в отношениях с людьми.

Пережив отсутствие полноты актерского самовыражения, болезненно ощущая несправедливость, многим пожертвовав театру, он был склонен к философским обобщениям и предъявлял в театре максимум требований ко всем, начиная с бесконечно им чтимого Константина Сергеевича [Станиславского. – Сост.].

…В силу значительности своей натуры он, склонный к серьезным беседам, к философским разговорам, в то же время остро чувствовал юмор. Но юмор его – и в жизни и на сцене – как бы перерастал в сарказм. Все его характерные роли, а их он переиграл немало, были наполнены сарказмом – хотя бы Скалозуб в грибоедовском спектакле или Тропачев в „Нахлебнике“. Сарказм придавал этим ролям неожиданную крупность. В тургеневском спектакле Леонидов играл, скорее, Салтыкова-Щедрина, изменяя рисунок роли, намеченный автором. Тот же сарказм проявлял он в жизни, в оценке явлений, к которым был нетерпим. Помню уничтожающие, характерные для него, неожиданные определения людей.

…Его поступки и суждения казались внезапными и непредвиденными. Предельно честный, он никогда не был с людьми изысканно обходительным или притворно любезным. В отношениях с тем или иным человеком он был либо открытым, либо замкнутым, но формально не вел себя никогда. Из всех „стариков“ театра он был, может быть, наиболее пристрастным, субъективным, категоричным в суждениях» (П. Марков. Книга воспоминаний).

ЛЕНТУЛОВ Аристарх Васильевич