Серебряный век в нашем доме

Он никогда никому, себе первому, не мог бы простить пренебрежения обязательствами.

Скончался дядя Сережа 28 октября 1970 года. В левом верхнем ящике его письменного стола осталось лаконичное, никак официально не заверенное “Завещание”, составленное за шесть лет и шесть месяцев до того, 18 апреля 1964-го.

Тело мое прошу предать кремации; урну захоронить

на Немецком кладбище (Введенские горы), в могиле

моей жены Анны Васильевны Бернштейн-Ротар

или рядом с ней, в той же ограде (5-й участок);

на оборотной стороне памятника сделать надпись,

совершенно параллельную надписи на лицевой стороне, а именно:

Профессор

Сергей Игнатьевич Бернштейн

18–2/1–92–19… /…..

Окинув уходящую жизнь сторонним, почти потусторонним взглядом, Сергей Бернштейн отметил то, что почитал главным ее содержанием: свое профессорство и свое супружество.

* * *

“Широта научных интересов <…> Сергея Игнатьевича Бернштейна, – говорится в некрологе, написанном одним из младших его коллег, профессором Виктором Левиным, – была чрезвычайной. Экспериментальная фонетика и фонология, лексикология и лексикография, общее языкознание и синтаксис, история литературного языка и стилистика – во всех этих областях языкознания он оставил труды первостепенного значения. <…> В школе С.И. Бернштейна были заложены основы особой искусствоведческой дисциплины – теории звучащей художественной речи. Занятие этим предметом требует от исследователя разносторонней подготовки – в области экспериментальной фонетики, общей лингвистики, поэтики, собственно декламации как исполнительского искусства. Это обстоятельство, однако, не должно служить помехой для возрождения этой заброшенной области науки, так блистательно открытой ученым”[117].

Осталось напоследок расшифровать титул “умный”, стоящий в заглавии. Дело в том, что на филологическом факультете МГУ одновременно работали два профессора Бернштейна, у которых совпадали не только фамилии, но и, наполовину, инициалы: С.И. (Сергей Игнатьевич) и С.Б. (Самуил Борисович). Оба лингвисты, оба, кстати, противники учения Марра. Во избежание путаницы и дабы не повторять каждый раз, уточняя, о ком идет речь, длинные имена и отчества, студенты упростили громоздкую систему при помощи прозвищ. Бернштейн С.Б., высокий, статный, с великолепной бородой, двадцатью годами моложе однофамильца, был удостоен титула “Бернштейн-красивый”, а дядюшке достался вариант “Бернштейн-умный”, чему он, нахлебавшийся в ранние годы хлопот из-за детской и юношеской пригожести, был искренне рад и чем гордился, частенько так и подписывал неофициальные письма.

Волею судьбы и к Бернштейну-красивому у меня со временем тоже возникли чувства, близкие к родственным: он был оппонентом на защите диссертации моего сына, высоко оценил его работу и даже нашел несколько добрых слов для меня.

Завещание

В “Воспоминаниях” Н.Я. Мандельштам есть такой эпизод: “Раз, когда мы сидели у Шкловских, пришел Саня Бернштейн (Ивич) и позвал нас ночевать к себе. Там прыгала крошечная девочка «Заяц»; уютная Нюра, жена Сани, угощала нас чаем и болтала. Худой, хрупкий, балованный Саня с виду никак не казался храбрым человеком, но он шел по улице, посвистывая как ни в чем не бывало, и нес всякую чепуху о литературе, словно ничего не случилось и он не собирался спрятать у себя в квартире страшных государственных преступников – меня и О.М. Так же спокойно он взял в 1948 году у Евгения Яковлевича рукописи О.М. и сохранил их. А его брат, Сергей Игнатьевич Бернштейн, прятал в 1937–1938 годах другого преступника – Виктора Владимировича Виноградова, которому была запрещена из-за судимости Москва”[118].