Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

С превеликим удовольствием вспоминал художник эти занятия. Они становились для него игрой. На одном из уроков учитель попросил согнуть листы на две части и нарисовать или написать красками по памяти скрипку. Через двадцать минут откуда-то она появлялась, и ученикам предлагалось её разглядеть, после чего скрипка пряталась, и они заново её рисовали – вновь по памяти – на другой части листа. Перед концом урока рисунки выставлялись на обозрение. Оживлению не было границ. А однажды учитель принёс дыню. Вначале они тоже нарисовали её по памяти, и дыня получилась похожей у кого на тыкву, у кого на огурец. Потом изобразили дыню с натуры на согнутой стороне листа, чтобы не видеть предыдущий рисунок, а после весёлой выставки дыню дружно съели. Вернувшимся с каникул кадетам учитель предлагал нарисовать по памяти новогоднюю рождественскую ёлку, или пасхальное разговение, или бальные танцы. Александр особенно любил, когда учитель читал вслух и просил иллюстрировать прочитанное. Он ценил рисунки без помарок и проверял тетради с пристрастием. Наброски Алексеева выделял и даже просил их «размножать». «Этот чудесный учитель не одобрял казённые краски и бумагу и покупал нам хорошие на свои собственные средства». Художник вспоминал, что он учил их и каллиграфии, да ещё гусиными перьями. Словом, благодаря учителю рисования развивались в талантливом восприимчивом мальчике самостоятельность подхода к рисунку, зрительная память, сила воображения, энергетически мощно выразившиеся в дальнейшем его творчестве. Алексеев не назвал фамилии «доброго учителя» рисования и лишь упомянул: выглядел он скромно, обыкновенно, «шика в нём не было».

Нам, полагаем, удалось узнать имя этого незаурядного человека, сыгравшего столь значительную роль в судьбе нашего героя. В Послужных списках штатных преподавателей Первого кадетского корпуса, составленных чиновником каллиграфическим почерком, мы нашли имя коллежского советника, преподавателя рисования Ивана Дмитриевича Развольского и краткие о нём сведения[3]. Родился он в 1857 году 20 марта, был сыном титулярного советника. Всего лишь состоял слушателем учреждённых при Императорской академии художеств педагогических курсов и получил свидетельство 2-го разряда на право преподавания рисования в средних учебных заведениях с 1881 года (а не закончил Школу изящных искусств, как пишет Алексеев, да такой в Петербурге и не было). Высочайшим приказом (за № 42) 15 сентября 1885 года Развольский определён на службу в Первый кадетский корпус штатным преподавателем рисования с 1 января 189(8?)6 года. В 1887 году произведён в коллежские асессоры, в 1892-м – в надворные советники. В 1895 году произведён в коллежские советники. Награждён орденом Святого Станислава 3-й степени. На документе его подпись: «читал». Преподавал Иван Дмитриевич Развольский во 2-м классе, 2-м отделении, 4-й роте. Было и чистописание, и черчение, и лепка. Кто их вёл – неясно. Развольский упоминается как преподаватель рисования. Послужной список составлен в конце учебного 1896 года. Но учил ли он рисованию Алексеева, поступившего в 1911 году? К нашему счастью, сохранился ещё один документ: «Отчёт об успехах и поведении кадетов 2 класса 2 отделения за 2-ю четверть 1910–1911 года». В нём указано: учитель Развольский пропустил два урока рисования. Вероятно, по болезни. Стало быть, преподавал. Других убедительных примеров у нас нет. Офицер-воспитатель 1 класса 2 отделения полковник Андреев в отчёте в октябре 1910 года писал: «Из предметов учебных особенно заинтересована молодёжь практическими занятиями по естественной истории и уроками рисования». Учитель рисования, как мы уже знаем, внимательно следил за художественным обучением не по годам развитого и сообразительного кадета.

Чтобы порадовать мать

Надо сказать, он сразу был замечен другими педагогами и воспитателями. Прежде всего воспитателем их класса, прозванным мальчишками «Фазаном» за непослушный хохолок надо лбом. Красавец-лейтенант назначил его старшим в группе. Это значило: кадет Александр Алексеев в ответе за поведение каждого ученика в классе. Чтобы не вызывать в мальчишках неприязнь, не выделяться как «старший», да ещё отличник, он, по его признанию, что-нибудь да выкидывал недозволенное, это ему «удавалось без труда». «Фазан», хотя его наказывал, как и других, но «с занимаемой должности» не снимал. А признание «старшим» всё-таки десяти-одиннадцатилетнему кадету льстило.