Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

В Александрии из зайца он превратился, по предложению капитана, в юнгу с питанием из рациона товарищей, брошенного на самые непрестижные работы: у него не было выбора, иначе существовала вполне вероятная возможность попасть в арабскую тюрьму или за лагерную колючую проволоку в Сиди-Бизр, куда интернировали остатки русских полков из Галлиполи.

Начертанная звёздами судьба продержала Александра в Александрии восемь месяцев. «Орёл» после ремонта спущен на воду и встал на якорь у предместья Мекс. Вновь он наслаждается жизнью на суше – размышляет о пейзажах, отражающихся в воде, и даже пробует себя в жанре портрета местного жителя с экзотической внешностью. Став матросом 2 класса, он может тратить жалованье на книги. Этот необычный матрос на ночной вахте устраивается в рубке на палубе, словно жрец, – с книгой, фунтом турецкого кофе и пол-литровой бутылкой водки, поглощая всё за четыре часа.

«Человек толпы»

Новеллы Мопассана он читает с упоеньем, а сверхъестественные истории Эдгара По, иллюстрациями к которым ему ещё предстоит потрясти современников, зачаровывают до такой степени, что он помнит их почти как мантры – наизусть. А когда он увидел на главном проспекте странного старика, он вмиг вспомнил Человека толпы Эдгара По: «Когда в короткий мир времени я попытался анализировать моё впечатление, в уме моём поднялся смутный и хаотический рой представлений о громадной умственной силе, об осторожности, скаредности, скупости, хладнокровии, злости, кровожадности, торжестве, веселье, крайнем ужасе и глубоком, безнадёжном отчаянии». Американский писатель не сумел догнать это мистическое существо, как ни старался, он оставил его толпе.

Александр почти повторяет Эдгара По в своём восприятии Человека толпы, грязного и старого, «как мироздание»: «Его хищное лицо украшала длинная седая борода. Кожа у него была мертвенная – смесь красного, фиолетового и зелёного. Проклятье, лишившее его права на одиночество и сон и обрёкшее вечно, днём и ночью, следовать за толпой, проступало в его чертах. Маска выражала все страдания, тревоги, пороки и отчаяние этого человека». Художник его догоняет, останавливает, и тот соглашается ему позировать для портрета. Увы! Псевдогерой новеллы По, говорящий по-французски и по-русски, остаётся Человеком толпы – исчезает сразу после сеанса оплаченного ему позирования вместе с рисунком-шедевром.

И всё же главный жанр в этот момент для Алексеева – не портрет, натюрморт или пейзаж, а этюды со свободной композицией. Александр Александрович вспоминал: в то время он находился под влиянием Рериха. Живописную серию этюдов, наполненных изображением воображаемых пропастей, бездн, кучевых облаков, неприступных замков и драконов, решается показать профессионалу, известному художнику. В мемуарах он даёт лишь первую букву фамилии – Б., поясняя: этот художник – изобретатель «русского стиля». Легко догадаться: речь идёт об Иване Яковлевиче Билибине.

Рекомендация Ивана Билибина

Именно Билибин, после эмиграции из Крыма на пароходе «Саратов», жил несколько лет в Египте, оформляя в Каире православные церкви и занимаясь живописью с ученицей – Людмилой Чириковой, дочерью известного беллетриста Е.Н. Чирикова, знакомого художнику по Петрограду. Хрупкая и тихая двадцатипятилетняя Людмила показалась Алексееву во время единственной встречи в мастерской Билибина беспомощной в быту девочкой-подростком, с трудом разогревшей на плите макароны для их небогатого завтрака. Иван Яковлевич, обосновавшись в Египте в марте 1920 года, снял в центре Каира, на улице Антикхана, небольшой дом под номером 13 с розарием и пальмами, с просторной мастерской, названной Алексеевым «элегантным артистическим павильоном», и двумя жилыми комнатами.

Билибин в это время работал над заказом греческого магната Бенаки. Художник в одном из писем на родину объяснял: «Я делаю большую декоративную картину, 5½ метров на 2½, которая украсит комнату в византийском стиле одного богатого грека. Размеры для меня необычные, но очень интересно. Работаем над нею уже 8 месяцев, вероятно, придётся проработать ещё месяца два. На картине есть император с императрицей, и процессия мужчин и женщин, и иконный город, и много орнаментики. Стиль – приблизительно VI века, юстиниановской эпохи». Гость решил: «необозримое настенное творение», занимавшее всё ателье, предназначается для коптского собора.

Оценка эскизов юноши знаменитым художником была доброжелательна и подтверждалась двумя рекомендательными письмами и напутствием: «Будьте настойчивы. Живописи можно учиться только в двух городах: в Мюнхене и в Париже». Но вместо Парижа пришлось пойти добровольцем в трюм работать за троих на всё тот же «Орёл», направлявшийся в Англию, в порт Саутгемптон; плаванье заняло четырнадцать дней.

Душистый платок Эвелин из Саутгемптона