Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей

«Первый и единственный за эти годы мой более смелый шаг навстречу Блоку был в вечер представления “Гамлета”. Мы были уже в костюмах Гамлета и Офелии, в гриме. Я чувствовала себя смелее. Венок, сноп полевых цветов, распущенный напоказ всем плащ золотых волос, падающих ниже колен… Блок в черном берете, колете, со шпагой. Мы сидели за кулисами в полутайне, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем, как на скамье, у моих ног, потому что табурет мой стоял выше, на самом помосте.

Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, а главное, жуткое – я не бежала, я смотрела в глаза, мы были вместе, мы были ближе, чем слова разговора».

Спектакль состоялся. А потом была беседа… И прогулка… двух молодых людей, почувствовавших внезапную тягу друг к другу.

«Был этот разговор и возвращение после него домой. От “театра” – сенного сарая – до дома вниз под горку сквозь совсем молодой березничек, еле в рост человека. Августовская ночь черна в Московской губернии и “звезды были крупными необычно”. Как-то так вышло, что еще в костюмах (переодевались дома) мы ушли с Блоком вдвоем в кутерьме после спектакля и очутились вдвоем Офелией и Гамлетом в этой звездной ночи. Мы были еще в мире того разговора и было не страшно, когда прямо перед нами в широком небосводе медленно прочертил путь большой, сияющий голубизной метеор. “И вдруг звезда полночная упала”.

Перед природой, перед ее жизнью и участием в судьбах мы с Блоком, как оказалось потом, дышали одним дыханием. Эта голубая “звезда полночная” сказала все, что не было сказано. Пускай “ответ немел”, – “дитя Офелия” и не умела сказать ничего о том, что просияло мгновенно и перед взором и в сердцах.

Даже руки наши не встретились и смотрели мы прямо перед собой. И было нам шестнадцать и семнадцать лет».

Этот спектакль и встреча с юной Любой произвели сильное впечатление на Блока. Нельзя сказать, что это была его первая любовь. К тому времени он уже познал чары зрелой женщины, которая была старше его на двадцать лет. Ксении Михайловны Садовской. Но юная Люба была как вестница иных миров. Блок написал цикл стихов, связанных с этим летом и спектаклем. Первое стихотворение из этого цикла было написано уже 2 августа.

Я шел во тьме к заботам и веселью
Вверху сверкал незримый мир духов.
За думой вслед лилися трель за трелью
Напевы звонкие пернатых соловьев.

И вдруг звезда полночная упала,

И ум опять ужалила змея…
Я шел во тьме, и эхо повторяло:
«Зачем дитя Офелия моя».

Люба кажется ему «дитем». Как странно и как характерна эта деталь. Возможно, из этого взгляда потом родится восприятие Любови Менделеевой как Музы и символа Вечной Женственности. Существа не реального, а возвышенного, парящего над миром.

Образ Офелии «в цветах, в причудливом уборе из майских роз и влажных нимф речных» не оставлял поэта. Он пишет еще одно стихотворение и еще… Зимой он вспоминает летнее блаженство… Строгая неприступная Люба казалась ему недосягаемой…