Серебряный змей в корнях сосны – 2

– Стой, дурак! – попытался остановить его Хизаши, но поймал лишь воздух. Кента же упал коленями в зловонную жижу, бывшую прежде исполинским чудовищем, и принялся руками раскидывать мусор. И тогда-то Хизаши понял, что тот ищет.

Ёкая, которого они оба ощутили внутри пузыря.

Хизаши подошел ближе и молча наблюдал, пока Кента не вытащил облепленного черной слизью кролика с крохотными ветвистыми рожками между ушей и длинным хвостом с кисточкой. Один из самых слабых лесных ёкаев, но при этом самый живучий – даже время, проведенное в желудке монстра, его не убило. Усаги вздрагивал, пока Кента осматривал его, и по красно-белой грязной шерстке пробегали искры.

– Он умирает, – сообщил Ватару издалека. – Его икигимо[23] истощен.

– Что же делать? – спросил Кента.

– Для начала выбраться из грязи, – едко посоветовал Хизаши и брезгливо помахал веером, разгоняя ядовитые миазмы. Все, что осталось от порождения проклятой земли, кучка мусора и костей, застрявших в черной жиже. Демоническая энергия, скреплявшая все это вместе, развеялась в воздухе, но не исчезла, а лишь затаилась. Пока земля не очищена молитвами и заклинаниями, она останется мертвой. Ничего не приходит из ниоткуда и не уходит в никуда. Монстр впитался в землю, и так часть проклятия вернулась к своему началу, но не сошло на нет. Ни в мире людей, ни в мире духов ничего не происходит само собой, как бы порой ни хотелось, и Хизаши с сожалением посмотрел на умирающих ко-дама – хотя они и так уже были мертвы, и лишь злая сила проклятия держала их в уродливой противоестественной им форме.

Куматани прервал его мысли вопросом.

– Неужели мы ничего не можем сделать?

Усаги на его руках затих, ушки уныло опустились, и лишь слабо вздрагивающие бока показывали, что в нем еще оставалась жизнь. Пальцы Кенты неосознанно поглаживали слипшуюся красно-белую шерсть, и Хизаши, сам от себя не ожидая, сказал:

– Нет, кое-что мы, возможно, можем. Ты можешь.

Круглые рубиновые глаза маленького ёкая приоткрылись, и Хизаши прочитал в его взгляде страх, боль и надежду.

– Я готов, – серьезно кивнул Кента.

И Хизаши не мог ему не поверить.

Он достал свой талисман, выданный Морикавой-сэнсэем, и протянул Куматани. Тот непонимающе посмотрел на него, потом брови сошлись у переносицы, казалось, он точно ответит отказом. Но юноша помедлил мгновение и принял талисман.

– Это его спасет? – спросил он только.

– Я не знаю наверняка. Ты можешь мне довериться, а можешь и нет. Выбор за тобой, Куматани Кента.

Края тонкой бумажной ленты чуть шелестели на ветру – проклятая земля больше не была закрыта от остального мира барьером, – и он уносил запахи прочь и разгонял серый туман, чьи щупальца нехотя выпускали добычу, открывая взглядам непривлекательную картину запустения, смерти и разложения. И на фоне этого один человек пытался решить судьбу одного ёкая. И если бы это был не Куматани Кента, не было бы и трудностей, но…

Такой уж он, похоже, человек.

– Хорошо, – наконец сказал он, зажал талисман меж двух пальцев и, закрыв глаза, поднес к губам. Хизаши скорее прочел по ним, чем услышал, заклинание, и бумагу окутало голубоватое сияние. Кента, заботливо придерживая кролика, поднес талисман к его лбу и печально улыбнулся. Свет перетек на ёкая, объял его фигуру, и через мгновение в руках у Кенты стало пусто, лишь мягко спланировала на грязную землю бумажка офуда.

Надо было что-то сказать, но слова не шли, и Хизаши молча прошествовал мимо коленопреклоненного юноши, оставив его смиряться с последствиями своего решения.

Пока Хизаши вспоминал хотя бы один очищающий обряд из своей долгой змеиной жизни, пока Кента мрачно изучал многочисленные останки, которые стали видны к рассвету, куда-то пропал Ватару. Хитрый хитобан воспользовался суетой и улизнул, прекрасно понимая, что его не отпустят с миром. От идеи преследования отказались сразу – слишком устали, да и Хизаши отчего-то чувствовал потребность хотя бы немного успокоить проклятие до того, как они приведут сюда оммёдзи и монахов из ближайшего храма.

И еще ему постоянно казалось, что внутри поселилась тупая тоска, причины для которой он не видел. Раздражающее чувство сбивало с толку, никак не получалось настроиться на ритуал очищения, и все же с первыми лучами солнца Хизаши произнес короткую молитву богам и духам. Он и сам не помнил, откуда знал ее и многое другое, что нет-нет да всплывало в памяти в нужные моменты. Хотя по сравнению с прочими ёкаями Хизаши по праву мог считать себя совершенно выдающимся по многим качествам.

– Как же ты вернешься в школу без своего ёкая? – спросил Куматани, когда молитва отзвучала, и Хизаши поднялся с колен и оправил хакама. – Ты останешься без духовного меча.

– Меч мне ни к чему, – отмахнулся он и посмотрел на восток, где улыбка Аматэрасу окрашивала верхушки деревьев в персиковые тона. – Сами играйтесь своими железяками.

– Но, – Кента пытался осмыслить услышанное, однако, похоже, получалось не очень, – экзорцист не может без меча.

– Это тебе так сказали?

Кента потянулся к четкам на шее и задумчиво перебрал в пальцах пару агатовых бусин.