Серебряный змей в корнях сосны – 2

Хизаши помалкивал и прислушивался, старательно изображая бессознательное тело, что, впрочем, скоро перестанет быть обманом. У кошек назрела беда, а время неминуемо двигалось к границе часа Мыши.

– Сделаем так, – решила наконец старшая, Минори. – Поставим пустой. Глядишь, главное блюдо затмит гостям глаза.

– Но как же?..

– А может, тебя туда засунуть? – рассердилась Минори. – Ты не доглядела, Момоко-тян, так что теперь хвост не поджимай.

На том и договорились. Когда с кувшинами было закончено, и подмена заняла свое место среди прочих, взгляд младшей, Михо, упал на висящих учеников оммёдзи. Она провела узким шершавым язычком по губам и сглотнула слюну.

– Эх, какая жалость, что нам ни кусочка не достанется. Этот, который Куматани, такой милый и такой аппетитный на вид. А запах… Сестры, ну до чего же обидно!

Четыре пары глаз с вертикальными зрачками скрестились на них, и Хизаши почувствовал себя мышью, застрявшей в мышеловке под пристальным взглядом сытого, но еще не наигравшегося кота.

– А я бы съела второго, – вздохнула Миюки, и во рту ее блеснули две иголочки клыков. – Такой изящный юноша, красивый, чистенький, с веером… Однажды матушка приволокла нам поэта из столицы, вот это был праздник!

Старшая Минори отвесила сестрам по подзатыльнику.

– Неблагодарные! Мы всегда сыты и ухожены, матушка и о нас заботится, и об общем благе не забывает. А ну живо готовиться!

Она кинула на пленников быстрый внимательный взгляд, убедилась, что все в порядке, и ушла следом за обиженными сестричками.

Хизаши облегченно выдохнул.

Неприятно было выслушивать, как тебя обсуждают точно кусок свежей рыбины на рынке. Он пошевелил одеревеневшими, опухшими пальцами и прикусил губу до крови, так больно стало, что хоть плачь.

– Эй, Кента, – шепотом позвал он, но тот то ли погрузился в спасительную медитацию, то ли потерял сознание, то ли попросту заснул со скуки. – Кента!

Тот дернулся всем телом, и Хизаши зашипел на весь зал. И вдруг с пугающей ясностью понял, что наступил час Быка.

Вспыхнули алым бумажные фонарики, развешанные под потолком, и в тот же миг огонь в них стал синим, заливая зал призрачным сиянием. Заметно похолодало, и налетевший откуда ни возьмись порыв ветра распахнул входные двери. Запахло речной водой, водорослями и свежими лилиями. Из черноты снаружи проникли первые, пока еще тонкие и прозрачные, щупальца тумана, но вот уже он валит клубами, стелясь по полу, и в нем то тут, то там вспыхивают блуждающие огоньки хино тама и игривые стайки кицунэ-би.

Тишину разрывает звенящая нота, сорванная со струны кото острым загнутым когтем. Эхо гулкого звука распространяется, закладывая уши, и стихает, ударившись о стены. Новый порыв ветра подхватывает тревожный мотив невидимой исполнительницы, туман закручивается в пугающие и странные фигуры.

И вот в рёкан вплыл первый из гостей.

Высокий карасу-тэнгу с вороньим клювом и парой черных крыльев за спиной был облачен в человеческую одежду: короткое подпоясанное кимоно и кукури-хакама[50], только вместо ступней в сандалиях – птичьи лапы. Круглые блестящие глаза провернулись в глазницах, разом окинув весь зал, после чего карасу-тэнгу сел за стол и кивнул в темноту, откуда доносилась игра.

Затем, держа за волосы фонарь из высушенной человеческой головы, вошла уродливая Ямауба, ее седые космы торчали во все стороны, из тонкогубого рта выглядывали кривые желтые клыки. Горная старуха тоже поклонилась хозяйке и села рядом с карасу-тэнгу, а свой чудовищный фонарь поставила на стол.

Пришла выдра-оборотень, каваусо, в одеяниях монаха, за ней сразу двое – рыдающая убумэ[51] и унылый призрак нодэра-бо[52]. Хизаши перестал считать, потому что участники Парада ста духов начали прибывать один за другим, и места в зале стремительно заполнялись самыми жуткими и страшными существами, какие только могла представить человеческая фантазия. Однако все они были настоящими, и некоторых из них Хизаши немного знал в прошлом. Оставалось надеяться, что его нынешний облик окажется им незнаком.

Синие огни под потолком стали ярче, и тени в углах посветлели. Показалась госпожа Асами, плавно водящая руками над кото, и ее коготки ловко перебирали туго натянутые струны. Наконец она закончила и поклонилась гостям.

– Вот мы и снова встретились. В мире людей прошел год с последнего ужина перед Обоном, и наш рёкан рад развлечь и накормить вас совершенно особым угощением. На десерт сегодня четыре молодых и сильных оммёдзи, двое из которых, – она сделала широкий жест рукой, – станут живым блюдом.

Хизаши пробил озноб. Голодные взгляды сотни ёкаев уже разделывали его на части, а быть сожранным своим же племенем – не просто обидно, но и оскорбляет достоинство! Хизаши невольно задергался, застонал от боли, и зал взорвался одобрительными возгласами и свистом.

– Ну, уважила ты нас, Асами-доно. – Старуха Ямауба погладила желтыми когтями свой жуткий фонарь и причмокнула от нетерпения. – Вот пир так пир!