Серебряный змей в корнях сосны – 2

Не скрипнули старые петли, не потревожилась гладь воды, просто вдруг стало еще темнее и жар сильнее покалывал кожу. Хизаши искал колдовским глазом их врага и нашел – оно выглядело как сгорбленный тощий человечек с выгнутыми назад коленями. С шишкообразной головы свисали жидкие седые пряди, занавешивающие лицо, лишь виден круглый маленький рот, похожий на присоску миноги. У этого жуткого рта не было губ, но кожа вокруг уродливо краснела, как воспаленная рана.

– Так вот ты какой, трусливый жадный божок, высасывающий жизнь у собственных молящихся, – едко прокомментировал Хизаши. – Не пора ли спуститься с небес на землю?

Ёкай – а Хизаши определил собрата, пусть тот и изменился под влиянием темной энергии – молча надул щеки, круглый рот стал больше и принялся всасывать в себя сначала воздух и клубы горячего пара, а потом внутренняя ки Хизаши, циркулирующая в замкнутом цикле, внезапно развернулась и потекла обратно, а после и вовсе тонкой струйкой потянулась прямиком в красный рот-присоску.

Такого Хизаши стерпеть не мог!

Он рубящим движением веера оборвал процесс кормежки самозванного божества, и тот пошатнулся поначалу, его щеки сдулись и уныло обвисли двумя пустыми мешками, а потом он вдруг принялся расти. И рос, рос, рос, пока не пришлось пригнуться, чтобы не подпирать вытянутой головой свод пещеры. И тогда его круглый рот превратился в смердящую гнилью дыру, в которую потянулась не только их ки, но и сама жизненная сила!

Хизаши увидел то, что было от него прежде скрыто. Если когда-то это существо и было простым, не слишком-то сильным ёкаем, может, даже тем самым распространяющим болезни хёсубэ, но поселившееся в нем зло превратило его в акуму. Да вот только до полноценного демона оставался буквально шажок – поглощенная сила пары оммёдзи. Да нет, хватило бы и одного Хизаши. И тогда деревня Янаги станет ему мала.

Хизаши перехватил поток ки и обратил против акумы. Кента поддержал, метнулся к лежащему в стороне мечу, но вот обнажить не успел. Вскрикнул, схватился за живот, и Хизаши, обернувшись, увидел, как черная длинная нить свесилась с потолка и вошла ему в средоточие ки. Вмиг стало нечем дышать, вода в бассейне забурлила, распространяя омерзительные миазмы оставленных на солнце отходов. Такая же нить едва не вошла в Хизаши, и на ее кончике виднелся крохотный рот-присоска. Нити эти исходили из тела акумы, который скрючился у выхода, вновь став размером с человека, но темная осорэ разрасталась вокруг него плотным облаком.

Хизаши оказался между двух огней. Он не знал, что станет с Кентой, если просто перерубить нить, не знал, что случится, если сейчас навредить акуме. Но и долго размышлять не мог. Куматани обмяк, его кожа посерела и кое-где начала сморщиваться, как у старика. Глаза потеряли сочный зеленый цвет и стали водянистыми, подернутыми мутными бельмами.

Акума больше не пытался атаковать Хизаши, он понял, что для перерождения в демона ему достаточно высосать Кенту до самого донышка.

Куматани стремительно терял краски, под кожей заметно выступили острые углы костей, акума втягивал его быстро, грубо, торопясь завершить начатое. И тогда Хизаши направил все силы в один единственный удар. Черная пульсирующая нить оборвалась, и ее еще трепещущие, будто живые, концы истаяли, но слишком поздно. Жизнь не вернулась к дряхлеющему телу Кенты. Но и акуме пришлось не лучше. Он ощетинился целым ворохом черных жадных нитей-волосков, вытянувшихся из каждой поры его сморщенного тела, и они раскрыли рты, готовые всасывать и переваривать все живое. Хизаши смотрел на него, и волна тошноты подкатывала к пережатому спазмом горлу. Смотрел и видел то, каким бы мог стать сам.

А ведь мог бы…

Кента застонал и попытался перевернуться на живот, но его руки, такие непривычно тонкие и слабые, не выдержали груз тела, и он распластался, уронив подбородок на камень.

Внутри Хизаши, даже не в средоточии ки, а будто бы в самой глубине сердца, зародился огонь. Он был холодным и совсем не обжигал. Стоило закрыть глаза, и он заливал веки жидким серебром, Хизаши видел сквозь него, как пещера уменьшалась, отдалялась, а он будто парил, поддерживаемый холодной яростной силой.

И она принадлежала ему.

Протяжное шипение, с которым он принял удар черных нитей на раскрытый веер, напугало его самого. И в тот же миг пришло понимание – это он! Он настоящий! Прежний! Вытянувшись на гибком длинном хвосте, покрытом серебряной с легким черным рисунком чешуей, он ощутил в себе небывалую мощь. Хотя нет, она лишь ненадолго вернулась, знакомая и родная, как и эта форма, прежде не самая любимая: хвост змеи и тело юноши с волосами, в которых играло белое серебро. Хизаши обвил Кенту кончиком хвоста, защитив кольцом непробиваемой брони, и повернулся к акуме.

– Такой, как ты, никогда не станет богом ни для одного человека!