Рорим даже подумывал уйти от Контрарио, но привычка еще держала его на этом месте. Хотя если так пойдет и дальше, он все-таки уйдет. Но, подумав об этом, он почувствовал неприятное стеснение в груди и резкую боль. Выдохнув, решил, что это продолжается действие клятвы, данной им когда-то колдовскому камню. Как же ему от нее избавиться? Прожить всю жизнь, служа жестокому господину, ему не хотелось.
Изрядно проголодавшийся за суматошный день граф приказал подавать на стол. Прежде чем приступить к еде, пришлось переодеться и умыться – лазание по грязи оставило свои следы не только на костюме, но и на руках и лице. Амелия, с какой-то неестественной радостью составившая ему компанию, сидела напротив в дорогом шелковом платье с тонкой золотой вышивкой по вороту, рукавам и подолу.
Припомнив, что он еще ни разу не видел ее в нем, граф понял, что оно новое, а значит, ему стоит ждать очередной счет от портнихи. Этими счетами был завален весь его секретер. Часть он оплачивал, чтоб не давать повода портнихе для жалоб наместнику, часть придерживал, ибо полагал суммы в них неприемлемыми. Вот придет время, и он все их перешлет законному супругу кузины сэру Паккату, пусть тот и решает, как ему поступить. Но пока это время не пришло, граф чувствовал, что Амелия ему еще понадобится.
Та, не подозревая о планах кузена на собственную персону, с видом знатока пробовала то одно подаваемое блюдо, то другое.
– Как обеднел ваш стол, дорогой брат! – снисходительно заявила, отодвинув от себя приготовленного по-грабски нежного гуся. – Чем это вызвано?
Граф с трудом сдержал бешенство. Как же умела эту пустоголовая особа доставать его до самых печенок!
– А вы не знаете, что в стране идет самая настоящая война? – рыкнул он, стараясь не потерять аппетита. – Все продовольствие уходит нашим воинам на юг.
– Война? – недоверчиво хмыкнула она. – Какая война? С имгардцами? Так она идет все время, что существует наша страна. Кого это удивляет?
Граф замолчал. Просвещать эту все и всегда знающую самоуверенную дуру он не собирался. Но когда она вздумала добавить что-то еще, он злобно рявкнул:
– Ешь молча и не досаждай мне, или будешь сидеть здесь в одиночестве.
Она взглянула на него так снисходительно, будто он был дурно воспитанным мальчуганом, а она взрослой умной дамой, стоически терпящей его несносные выходки. В голове у Контрарио вертелись разные мысли, и главная из них – взять кнут и отстегать эту мерзавку, но он превозмог себя и ничего не сказал ей на эту очередную демонстрацию неуважения.
– Что за переполох случился сегодня, мой дорогой брат? – вполне мирно спросила Амелия, когда они перешли к десерту. – Шум, гам, какие-то бесконечные хождения и поиски. Ты что-то потерял?
В ее голосе ему послышалась неприятная насмешка, и Контрарио насторожился. Неужто она все-таки имеет какое-то отношение к исчезновению Сильвера?
Амелия со слишком уж приятной улыбкой ждала его ответа, и он неприязненно бросил:
– Тебя это не касается!
Она приподняла бровь и удовлетворенно заметила:
– Раз меня это не касается, то дело наверняка в этой твоей бывшей невесте, а ныне настоятельнице монастыря Дейамор, Фелиции. Это так?
Контрарио молча поднялся и, громко топая подкованными сапогами, вышел из комнаты. Она бросила на стол салфетку и злорадно рассмеялась ему вслед.
– Я еще и не начала тебе мстить за непочтение и пренебрежение, голубчик! Вот когда начну, ты у меня попляшешь! Но как приятно утереть твой высоко задранный нос! Ты даже и не заподозрил меня в исчезновении своего драгоценного узника! Наверняка решил, что у меня никогда не хватило бы силы приподнять тот тяжеленный люк. Но я освободила твоего пленника вовсе не для того, чтоб разозлить тебя, нет! Я просто не хотела, чтоб ты смог нарушить мои тщательно подготовленные планы. Ты встретишься с Фелицией, но только тогда, когда я сочту нужным, и там, где решу я!
Она поднесла к губам бокал с легким красным вином и медленно выпила, все так же зловеще хихикая. Потом пошла к себе, приказав убирать со стола. Придя в свои покои, села у окна и принялась смотреть на яркие звезды на черном небосклоне, изобретая страшную месть всем, кто был с ней когда-то жесток: и своему отцу, и своему мужу, и кузену, и, что самое приятное – своей отвратительной стражнице, настоятельнице монастыря Дейамор, в котором она вынуждена была провести столько лет, – Фелиции.
О Фелиции думал и граф в своей одинокой постели. Что-то в последнее время ему не хотелось брать в свою кровать никого из любовниц. Он все сильнее и сильнее тосковал по своей утраченной любви.
Если бы не Роуэн, приставивший к монастырю, а вернее, к Фелиции, своих людей, разбойников самого последнего пошиба, не боящихся ни богов, ни демонов, граф давно бы ее увез и сделал своей. Но теперь попасть в Дейамор без позволения настоятельницы невозможно ни днем, ни ночью. Сидевшие на каменной ограде охранники видели друг друга, и исчезни один из них, тотчас поднималась тревога.