Серенада

Ее тетя, дядя и кузены прошли за пастором, Лорелей и ее мама плелись за ними. Они прошли по центральному ряду и сели на скамьи впереди. Паства встала, когда орган заиграл гимн, но Лорелей осталась на месте, словно на ее плечи давил тяжкий груз.

Кассандра склонила и шепнула на ухо Лорелей:

— Тебе нужно встать, милая. Ты сможешь, я знаю, — ее рука сжала плечо Лорелей, потянула ее. Лорелей тихо встала, паства пела за ней, старые слова заполняли просторную церковь:

Приятным утром, когда кончится жизнь, я улечу,

Домой, на небо к Богу, я улечу.

Я улечу, Боже, я улечу утром.

Когда я умру, аллилуйя и прощай, я улечу.

Началась служба, и церковь наполнили люди, которые любили Энди Кларка. Лорелей ощутила тихую радость, увидев, сколько людей затронула его жизнь. Она узнавала многие лица вокруг них, людей, что помогли написать историю жизни отца и ее историю. Сила мамы рядом с ней, спокойствие Дженнифер, любовь друзей вокруг, что пришли напомнить, что Энди Кларк дал ей смелость идти вперед и высказывать свое мнение.

Путь к трибуне казался невыносимо долгим. Передняя часть церкви была наполнена белыми лилиями, много цветов было перед алтарем. Она ощутила мускусный аромат. В витражные окна проникал голубой свет. Лорелей добралась до трибуны, развернулась и сжала ее обеими руками.

— Я хочу поблагодарить всех вас за то, что вы пришли. Это много значит для нашей семьи, хоть я знаю, папа подумал бы, что вы сошли с ума, раз пришли сюда, а не остались дома смотреть футбол. Он сам так делал бы, сидел и бросал вещами в телевизор, — многие рассмеялись. — Вы все знали его, так что понимаете, что он жил на полную, что у него была чудесная искренняя душа, что он больше всего любил семью. Это лишь слова, но мой отец был больше, чем это. Любой, кто проводил хоть немного времени с моим отцом, был тронут его добротой, теплой улыбкой, искренностью. Мой папа любил вызывать у людей смех. Его шутки были довольно банальными, но он не уставал повторять их раз за разом. Он не понимал, почему люди решали оставаться несчастными, если могли веселиться. И он всегда давал людям проявить себя. Потому все любили проводить с ним время. С ним я всегда ощущала себя лучше, если была в плохом настроении, и он всегда проявлял во мне лучшее. Прошлая неделя была тяжелой… для всех нас. Его смерть — самое сложное, что я когда-либо испытывала, но я хотела сказать вам, как много он значил лично для меня. Он был заботливым, смешным, щедрым, сильно любил свою семью. Нам с мамой повезло, что он был в наших жизнях. Я помню все, что он делал на нас, и все время, что мы проводили вместе как семья, но я хотела рассказать вам то, что я не забуду. Когда мне было восемь, наш третий класс ставил пьесу, «Робин Гуд» в виде животных. Я была птицей. У меня было всего три фразы, но я старалась запомнить слова и изобразить попугая как можно лучше. Мое выступление потрясало, как я тогда думала. За неделю до пьесы я разогналась на качелях и упала на лодыжку, сломала ее в нескольких местах. Мне наложили гипс. Боль была ужасной, но хуже было знать, что я не смогу играть. Ночью перед выступлением папа пришел домой с мешком разноцветных перьев. Он всю ночь клеил сотни перьев к моему гипсу. Папа хотел, чтобы я выступила, почти так же сильно, как я. Он арендовал для меня инвалидное кресло, толкал его на коленях, чтобы его не видели. Я точно выглядела странно для зрителей, но мне было все равно. Он сказал мне, что я была красивой, похвалил мою игру и подарил охапку роз. Он заставил меня ощутить себя лучшей актрисой в мире.

Лорелей было больно, она вспомнила мелочи, что отец делал для нее. Как он вставал рано утром, чтобы убрать зимой снег с ее машины. Как он добавлял денег в ее кошелек, когда знал, что она собиралась на прогулку с друзьями. Кулон, что он купил ей на выпускной. Но она думала и о том, что он не увидит — свадьбу Лорелей, ее детей, ее будущее. Она убрала прядь волос за ухо и продолжила:

— Папа сказал мне, что я могу все. Он говорил: «Когда решишь что-то сделать, просто иди к этому и не оглядывайся». Я верила, что он поможет собрать осколки, если я не справлюсь, но он не давал мне сдаться, не попробовав. Он отряхивал меня, помогал встать и говорил попробовать еще раз. Когда я сказала родителям, что хочу петь, отец поддержал меня. Он хотел, чтобы я делала то, что мне нравилось, и он дал мне этот шанс. И теперь я буду петь для него, — она задыхалась на последних словах. — Я буду скучать, папа.