Серьезные мужчины

Он набрал номер и нахмурился, будто не может дозвониться. Сквозь эту хмурь он тщательно оглядел ее. Так вот, значит, как нынче выглядит освобожденная женщина с разбитым сердцем. Темнота вокруг глаз, поражение в них же, волосы тусклые. Она позволяет мужчинам творить с собой такое. Опарна Гошмаулик позволяет. Вновь и вновь. А в БДЗ было немало дев, никогда не дававших мужчине разбить им сердце. Более того, в чоулах вообще становилось все больше девиц, особенно из настоящей бедноты, которые решали оставаться синими чулками, лишь бы жить спокойно. И Айян задумался, что же такого потрясающего в женщинах вроде Опарны. Именно Опарна и ее лимонно-ароматные подруги, рвавшиеся поддержать нищих девушек из чоулов, в отличие от последних были слабы и зависимы от мужчин. И вроде всякое удивительное умеют делать, но желают при этом мужчину. Он задумался про Ачарью и Намбодри, и про пьянчуг из БДЗ с кровоточащими печенями, и про серебряных «живчиков» из прибрежных наследных домов, слушавших «По-своему», и про жалкие вечерние лица в мужском вагоне – и содрогнулся от одной мысли оказаться зависимым от переживаний и любви мужчин. Устрашающая мысль, право слово.

– Опарна пришла, – сказал он телефону и махнул ей на дверь.

Арвинд Ачарья не понимал, почему это видение вечно лишало его сил. Слова, которые он собирал у себя в голове, – унылое объявление о расставании – испарились. Словно тщательно составленные записи оратора, сдутые внезапным порывом ветра. Вот она, такая прекрасная в своей бесформенной сорочке и джинсах. Глаза, столь захватывающе уставшие, лицо смазанное, слабое, пленительное. Ему захотелось обнять ее и тронуть ту таинственную точку, от прикосновения к которой головы женщин падают на плечи их мужчин.

Он стоял у окна. Она подошла ближе и взяла его за руку.

– Почему ты не позвонил мне? – спросила она.

– Не был склонен, Опарна, – проговорил он.

– Не был склонен?

– Так и есть, да.

– Один звонок мог бы не дать мне сойти с ума.

– Все у тебя будет хорошо.

– Я не хочу, чтобы у меня было хорошо.

– Но это лучшее, на что мы можем надеяться.

Она видела в его глазах обреченность решения. Она видела это и в других мужчинах. Конец чарам и внезапное вспоминание того, что они именовали совестью, или свободой, или семьей, или работой, или еще чем-нибудь. И она вдруг устала. Устала от жестокости любви и разлуки. Она вновь потянулась к его руке, сплелась с ней пальцами. Смотрела в пол и плакала. Пыталась не плакать, но плакала. Ее хватка делалась все яростней. Она зажмурилась. Он едва мог разобрать, что она говорит. «Я тебе не каникулы, когда жены дома нет», – кажется, это она сказала. Опарна выпростала пальцы и утерла слезы, как дитя. Ушла.

В тот день она вернулась четырежды, вопреки здравому смыслу – умолять его, и всякий раз уходила униженным просителем любви. Это продолжалось три дня, пока Ачарья не сказал:

– Так дальше быть не может. Либо мне нужно уйти, либо тебе.

Опарна спихнула с его стола стопку почты. Она словно обезумела. Но Ачарья был способен на куда большую ярость, и в бешенстве того мига, спугнувшего голубей с подоконника, заорал:

– Вон отсюда, вон отсюда!

Характер, отметил Айян Мани из приемной, – на самом деле кровяное давление.

Опарна не навещала третий этаж много дней кряду. Но однажды в среду вдруг появилась. Она пришла к Ачарье и сказала:

– Я готова смириться. Все кончено, я знаю. Прости, что вела себя как дура. Со мной все хорошо.

– И ты меня прости, – отозвался Ачарья устало. – Я за все это в ответе. Но не знаю, как поступить правильно.

– За это не беспокойся, – сказала она. – Со мной все хорошо.

– Правда?

– Да, – подтвердила она. – Давай завершим миссию. Она важна для нас обоих. А потом посмотрим.

– А потом посмотрим, – повторил он тихо.

Глаза у него постепенно налились светом, и она повернулась и ушла. Он остался, почувствовал себя одиноко – и все смотрел на закрывавшуюся дверь. Вспомнил карлика из другого времени, который ехал на слоне, – судьба этого карлика была решена многими эпохами ранее, как рождение звезд или столкновение миров. Вот и наши истории, Опарна, таковы, какими должны были быть. Ох уж эта правда – есть в ней что-то непристойное.

Часть четвертая Первая тысяча простых чисел

Лило сильно, и таксисту ни черта не было видно. Что не мешало ему, гудя, нестись по мокрой дороге. Дворников на лобовом стекле не было, но один лежал на торпеде. Таксист схватил его, бормоча что-то про себя, и, держа руль одной рукой, высунулся в окно – разгрести воду с лобового стекла. И очень кстати увидел задние фары автомобиля, остановившегося на светофоре. Таксист чуть ли не встал на тормоза и заорал:

– Твою мать!

Такси замерло в дюймах от того автомобиля. Ади спросил, что означает «твою мать».

– Объясняй давай, – сказал Айян шоферу, и тот хитро хихикнул.