Серьезные отношения

Если бы ему сообщили, что дело прекращено по причине полета Северского на Луну, он удивился бы меньше. Чтобы этот самовлюбленный хлыщ отказался получить свое?! Заткнуть Иванцова за решетку – это было именно «его», каждый новый следователь сообщал Кольке, что потерпевший решительно настроен на самое суровое наказание и намерен использовать все свои немалые возможности для того, чтобы оно свершилось. И вдруг…

Понятно, что в милиции ему скажут не больше, чем сказали по телефону. Вряд ли что-то знает об этом и Глебыч. Не у Северского же спрашивать, почему он забрал заявление!

«А я у нее спрошу, – вдруг подумал Колька. – Ну точно! Она же его… В общем, ребенок у нее от него, наверное, знает, что это ему вдруг вздурилось. Или, может, родила уже, вообще ей не до этого?»

При мысли о том, что он сегодня, даже прямо сейчас может увидеть Катю, Кольке стало так легко и хорошо, как не стало даже от известия о прекращении уголовного дела. Конечно, он расспросит ее, это же вполне естественно, ничего в этом нет странного! Что Катя вообще не знает, кто он такой, и считает его случайным таксистом, а значит, придется объяснять ей, что к чему, – об этом Колька не думал. Все-таки не настолько далеко простиралась его способность рассчитывать каждый свой следующий шаг.

Сетчатый старинный лифт висел между этажами и не реагировал на вызов. Колька пошел на шестой этаж пешком. Это не составляло для него никакого труда, даже наоборот, полезно встряхнуться, а то вечно за рулем, так и брюшко отрастить недолго. В другой раз он вообще не обратил бы внимания на такую мелочь, но сейчас обратил сразу, потому что подумал: «Как же она на такую верхотуру поднимается?»

Он не знал, сколько раз звонить к Кате, и позвонил трижды наугад. Открыла соседка, оказавшаяся дотошнее милицейского следователя и болтливее попугая. Благодаря этим качествам она еще прежде, чем пустила Кольку в прихожую, выяснила, кто он такой есть – он представился родственником из Ростова Великого, – и сообщила, что вещи у Кати уже собраны, так что он прибыл вовремя.

– Хорошо, сообразили вы там наконец в своем Ростове! – трещала она. – А то слыханное ли дело, девка на сносях, одна в поезде ехать собирается! А родит дорогой?

Колька не стал расспрашивать соседку, почему это Катя вдруг собирается одна в Ростов. Он так обрадовался, что она еще здесь, что хотел только поскорей ее увидеть.

Дверь в Катину комнату была приоткрыта. Колька все-таки постучал, одновременно со стуком вошел и плотно закрыл дверь перед носом сопровождавшей его соседки.

Катя стояла рядом с диваном, на котором лежал большой, обитый потертым дерматином чемодан, и пыталась придавить его крышку, чтобы защелкнуть замочки. Она так была этим занята, что не заметила Кольку. Из-под крышки то справа, то слева высовывались какие-то тряпки, поэтому замочки защелкиваться не хотели. Катя придавливала крышку снова и снова. По ее тяжелому дыханию было понятно, что слезы стоят у нее в горле.

Колька подошел к дивану, одной рукой надавил на крышку, а другой защелкнул замочки. Катя нисколько не удивилась его появлению. Она села рядом с чемоданом на диван и заплакала. Колька присел перед нею на корточки и снизу заглянул ей в глаза.

– Не плачь, – сказал он. – Ну что сделать, чтоб ты не плакала?

Катя вдруг улыбнулась сквозь слезы.

– Ничего, – сказала она. – Думаете, я для того плачу, чтобы что-нибудь выплакать?

Она сказала это с такой девчоночьей неправильностью, что Колька улыбнулся тоже.

– А для чего ты, интересно, плачешь? – спросил он. – Что случилось?

– Ничего не случилось. – Она даже головой помотала для убедительности. – Просто я от беременности слезливая стала.

– А на вокзал тоже от беременности одна едешь? – хмыкнул он. – Дружок твой где?

«Мало я ему по морде врезал, дружку этому», – зло подумал он.

– Он думает, что я в больнице, – ответила Катя.

Всякая другая женщина послала бы Кольку подальше за такие вопросы. Но она была не всякая другая.

– А ты, значит, смыться от него решила.

Ему стало весело от того, что она тайком уезжает от Северского.

– А вы откуда про все это знаете? – наконец спохватилась Катя. – Вы же меня просто до дому подвозили!

– Выходит, не просто… – загадочным тоном проговорил Колька. Он еле сдерживался, чтобы не засмеяться. – Я тебе разве не сказал, кто я?

– Сказали, – улыбнулась Катя. – Что Иван-Царевич.

– Ну так что ж ты удивляешься? Раз я Иван-Царевич, значит, мне информацию добыть – плевое дело. Мне ее, может, Конек-Горбунок приносит.

– Так вы не таксист? – спросила Катя. – Я думала, вы по вызову приехали… Я же такси вызвала.

– Зачем?

– Чтобы на вокзал ехать. В Ростов.

– Зачем ехать в Ростов?

– Потому что… Не надо спрашивать, – едва слышно проговорила она.

– Не буду.

Колькин голос прозвучал так же тихо. Он по-прежнему сидел на корточках перед диваном. Катя посмотрела ему в глаза. От недавних слез взгляд ее был еще яснее, чем обычно.

«Когда же – обычно? – мелькнуло у Кольки в голове. – Я же ее второй раз в жизни вижу!»

Ему не верилось, что это в самом деле так.