Серьезные отношения

Они слегка заплутали в переулочках старого города, но Галинку это ничуть не напугало. Она отлично ориентировалась в любом, даже незнакомом городе и не сомневалась, что легко найдет дорогу в отель, как только даст себе такое задание. Она даже из Гарлема однажды выбралась, когда случайно забрела в этот милый нью-йоркский райончик, в котором опасностью дышали каждая дверь и каждое окно, не говоря уж о населении.

А ночной Лимассол совсем не выглядел опасным, это был веселый, насквозь радостный город. В каждом доме приютилась таверна, и в каждой таверне было полно народу, и отовсюду доносилась музыка, а прекрасные кипрские песни, которые под эту музыку пелись, сплошь были про любовь, только почему-то про несчастную, несмотря на всеобщее веселье.

Галинка с Арсением зашли в одну такую таверну, не поесть, конечно, а вот именно послушать песни. Галинка пила вино «Отелло» – им уже сообщили, что история ревнивого мавра происходила здесь, на Кипре, где Отелло трудился госслужащим, – и ей было весело до щекотки в носу.

– Ты чего смеешься? – спросил Арсений, подливая вина в ее бокал.

– Разве я смеюсь? – удивилась Галинка.

– Вслух-то не хохочешь, но глаза смеются. Почему?

– А сама не знаю, – призналась она. – А ты знаешь, почему песни про несчастную любовь, а от них весело?

– Потому что ты изнутри веселая, – объяснил Арсений. – Сама по себе, от природы.

– С чего ты такое решил? – удивилась она.

– Подумаешь, бином Ньютона! – хмыкнул Арсений. – Да на тебя только глянешь, сразу настроение поднимается. Ты позитивная, – с умным видом добавил он.

Тут Галинка расхохоталась уже вслух – от веселящего вина, названного в честь невеселого ревнивца, и веселящих песен про несчастную любовь, и даже от того, что в этой прекрасной таверне дым сигареты, которую курил Арсений, не висел над столом, не давая дышать, а мгновенно улетучивался невидимым облачком. Глядя на нее, Арсений расхохотался тоже.

Легкость, которая охватила их обоих, не исчезла, и когда они возвращались пешком в отель, и когда вспоминали номера своих комнат, чтобы взять у портье ключи, и когда оказалось, что комнаты их находятся рядом… Сначала они болтали, стоя каждый на своем балконе, потом Арсений перелез на Галинкин балкон, потом они целовались под виноградными лозами, которыми этот балкон был увит… И во всем, что произошло потом, была та же праздничная легкость, которая сопровождала весь этот долгий вечер.

Назвать это супружеской верностью у Галинки, конечно, язык не повернулся бы. Но эта измена, и не только эта, бывали и другие истории в таком же духе, ее почему-то не беспокоила. Да и не почему-то – она прекрасно понимала, почему.

Все это происходило с нею только от переполненности жизнью. В этих мимолетных, как весенний ветерок, и таких же, как весенний ветерок, приятных отношениях не было никакой корысти, поэтому они оставляли ее совесть спокойной.

А в первый же раз, когда ей было предложено обменять эти отношения на житейское благо, она, ни секунды не раздумывая, отказалась и от от блага, и от отношений.

К тому времени Галинка уже полгода вела туристическую рубрику в «Комсомольской жизни», и это были самые интересные полгода в ее биографии. Счастье, что они наступили именно сейчас: Колька наконец начал работать и даже решил продолжить учебу, уныние его вроде бы слегка развеялось, во всяком случае, внешне, и она наконец могла отвлечься от проблем его работы, учебы и настроения. А заодно и от мыслей о том, что отвлечься от всего этого надолго, а лучше бы насовсем – невозможно, потому что… Да вот потому, что это так, без объяснений.

Надьку пришлось отвезти к маме в Краснодар. Посидеть с ребенком до вечера, пока невестка на работе, свекровь еще соглашалась, но брать на себя заботы о внучке на время Галинкиных командировок отказывалась категорически.

– Хороши командировки! – возмущалась она. – Ты на какие-то там острова попусту глазеть будешь, а я тут с дитем твоим сидеть?!

Расстаться на полгода с Надькой было жалко, но объяснять Колькиной мамаше, почему она живет так, как считает нужным сама, Галинка не собиралась. К счастью, Колька никаких объяснений от жены не требовал и недовольства ее работой не высказывал.

И она окунулась в эту работу, как в живительный поток. Все бурлило вокруг нее и кипело, дальние и ближние страны кружились ярким хороводом, и то, что мужу безразлична эта сторона ее жизни, очень скоро стало казаться не обидным, а удобным.

Она пребывала в такой эйфории от поездок, в которые ее наперебой зазывали турфирмы, жаждавшие рекламы в газете с массовым тиражом, что поездки эти стали казаться ей само собой разумеющимися. Можно было даже посомневаться, стоит ли ехать на Балеары, ведь уже два раза была, правда, в этот раз обещают показать не только Майорку, но и Менорку – ладно, поеду!