Сергей Бондарчук. Лента жизни

Но не только отец думал о воплощении образа Андрея Соколова. Как вспоминает об этом Клара Степановна Лучко, её муж тоже был вовлечён в орбиту увлечённости шолоховским образом. «У нас дома раздался звонок с радио, Лукьянова просили прочесть новый рассказ Шолохова “Судьба человека”. Сергей Владимирович сначала прочёл рассказ дома и был, конечно, очень рад, что именно его пригласили исполнить такое замечательное литературное произведение в эфире. После того как “Судьба человека” прозвучала в эфире Всесоюзного радио, Сергею Владимировичу пришла телеграмма от Шолохова и донских писателей. Писатели благодарили Лукьянова за актёрскую работу, а Михаил Александрович приписал: “Теперь я не представляю другого актёра, который мог бы так прочесть: вы прочитали лучше, чем я написал”. А Серёжа Бондарчук в это время был одержим идеей попробовать себя в кинорежиссуре, подыскивал материал для сценария; естественно, и с Лукьяновым советовался. И однажды Сергей Владимирович ему говорит:

– Вот что: всё-таки артист я не самый плохой, министерское начальство мне доверяет, рассказ “Судьба человека” я исполнил на радио, автор меня уже знает… давай ты поставишь картину, а я сыграю главную роль.

Бондарчук принял это предложение на “ура”, ведь Лукьянов протянул ему руку, тем более шолоховский герой в нём уже жил, значит, Бондарчуку как режиссёру будет легче. Так и договорились. Мы знали, что сценарий прошёл утверждение. А потом всё затихло, долго от Бондарчука не было никаких известий. И вот как-то в Доме кино встречаем Анатолия Чемодурова. Толя – актёр, наш с Серёжей однокурсник, в то время начинал работать с ним как второй режиссёр. Лукьянов спросил:

– Толя, как там у вас дела на картине, когда начинаем съёмки?

Чемодуров смешался:

– Не знаю, как вам сказать, Сергей Владимирович. Дело в том, что Сергей Фёдорович решил играть Андрея Соколова сам и снимать сам.

– Что ж он мне об этом не сказал? Раз принял такое решение, то хоть бы в известность поставил… – И всё. Никакого недовольства, никакой оскорблённой позы. Может, в ту минутку разговора с Чемодуровым он удивился: как же так, всё-таки хорошие товарищи, договорились поработать вместе…»

Мой папа начинал работать над фильмом ещё в нашей квартире на Новопесчаной улице. Это было при мне. Вместе с художником Ипполитом Новодерёжкиным папа развернул на столе большой лист бумаги, и они вместе начали трудиться. Меня поразила огромная труба в центре картины, из неё шёл чёрный дым, а к этому зданию с трубой стекались ручейками люди. Я тогда не понимала значения этой трубы и чёрного дыма. Потом, когда смотрела фильм, увидела этот страшный кадр. Людей сжигали в печах. Их вели на казнь. Сам Ипполит Новодерёжкин сыграет в моей судьбе большую роль. Я буду сниматься у Николая Губенко в фильме «Пришёл солдат с фронта», где художником будет Ипполит Николаевич. Позже он станет моим крёстным отцом, когда после фильма «Солярис» я приняла решение покреститься. Он примет на себя художественную часть нашего диплома «Пошехонская старина», которую мы сняли вместе с Николаем Бурляевым и Игорем Хуциевым. Но всё это будет потом, а пока я вижу, как работают мой отец и Ипполит Николаевич над страшным образом смерти в картине «Судьба человека».

Вскоре мы переехали на новую квартиру. Детям не жалко покидать старые места, слишком мало пережито, чтобы дорожить прошлым. Но бабушке было очень трудно уже в который раз расставаться со своими привычками, с налаженным кое-как бытом, с домом, где худо-бедно прожита часть жизни, где на свет появилась я, самая главная на сегодняшний день её забота. Ну а мне был важен сам факт свершения – переезд. Помню день, когда грузовая машина, в кабине которой сидели мы с бабушкой, въехала в серый колодец высоченных каменных домов. Наш дом был типичной постройкой сталинского периода. Вход, по своим размерам напоминающий триумфальную арку, был сплошь украшен гипсовыми фруктами и овощами. Эти детали архитектурного излишества показались мне маленькими круглыми попками, выставленными напоказ, и очень рассмешили. Около подъезда валялись вдребезги разбитые облицовочные плитки, которые уже тогда начали сыпаться с нашего дома. Только после того как спустя два года такой же плиткой убило женщину, огромное парадное заколотили навсегда, по всему первому этажу протянули металлическую сетку, а жители проникали в дом через чёрный ход.

Но тогда мы вошли через парадный вход и очутились в большом пустом и очень холодном холле. В полутьме вырисовывалась металлическая клетка пока ещё бездействующего лифта. Лестница нового дома была ему под стать – гигантской. Совершив восхождение на четвёртый этаж нашего колосса, мы поблагодарили судьбу, что живём не на последнем, четырнадцатом.