Сергей Бондарчук. Лента жизни

Помню, как пришла к отцу домой, а он стал читать о Ленине по запискам Троцкого. Запомнила, что в этом описании был дан совсем иной образ Ильича: не того доброго и милого дедушки Ленина, с бородкой, а человека резкого, почти непредсказуемого, с глазами-«буравчиками». До сих пор фильм «Красные колокола» не оценён как абсолютно иной взгляд на русскую революцию и образ вождя. Сергей Фёдорович снял привычную для масс маску «добренького» Ульянова. Без привычной бородки он вообще странен в этом фильме. Такое мог позволить себе только Бондарчук.

Евгений Евтушенко снял в его объединении фильм о Циолковском. В Госкино под председательством Ермаша прошло заседание. Ермаш лично высказал несколько замечаний Евтушенко. Неожиданно раздался голос Сергея Фёдоровича, дотоле молчавшего.

– Кто ты такой? – обратился он к председателю Госкино Ермашу.

– Я? – изумился Ермаш.

– Да, ты, – настаивал на вопросе Бондарчук. – Кто ты такой, чтобы делать ему замечания? – показал он на Евтушенко. – Я всю жизнь работаю в кинематографе и не могу ему, Евтушенко, художнику, делать замечания, а ты… Да кто ты такой?

Опять же, это всё мог себе позволить только Бондарчук. Его молчания боялись, его голоса страшились… А сам он переживал за всё и за всех.

Алёна Бондарчук

Открыть талант и создать условия для его развития – не меньший труд, чем вырастить собственных детей.

Сергей Бондарчук

В 1982 году в Ялтинском филиале студии имени М. Горького я снимала свой первый детский фильм «Живая радуга». Образ учительницы начальных классов, которую играла я, должен был ассоциироваться с мамой главного героя, семилетнего Миши, рано ушедшей из жизни. Мы должны были быть похожи, и я пригласила на эту роль Алёну Бондарчук, мою сестру по отцу. Это была её первая роль в кино. Её, так же как и меня, воспитывала бабушка Юлия…

В свободное от съёмок время мы много говорили с сестрой. Она рассказывала о том, что была увлечена с детства балетом. И всё-таки после школы Алёна поступила в Школу-студию МХАТ, где училась под руководством Евгения Евстигнеева. После вуза её пригласили работать в Театр имени Пушкина. Она играла в сказках «Аленький цветочек», «Джельсомино в стране лжецов». Она рассказывала об отце, что он с ней и братом Федей мало общается, больше молчит. Но они понимают, как он загружен работой. И в театре ей не просто, «дочь Бондарчука» – значит, всё ей достаётся по блату. Как будто можно играть «по блату». Когда я вернулась домой со съёмок, мама увидела на моём столе фотографии из нашего фильма «Живая радуга».

– Ну, хорошо ты здесь получилась, – заметила она, разглядывая фотографии.

Я говорю:

– Мама, это не я.

– Как не ты?

– Это Алёна, моя сестра.

– Боже мой, вы – двойники!

Я рассмеялась:

– Нет, мамочка, мы похожи только на фотографиях и на киноплёнке. Она выше меня и моложе на 12 лет.

Мама тоже снималась в «Живой радуге». На премьере фильма в Доме кино собралась вся группа. Приехала и Алёна. Здесь-то и произошла их встреча. Инна Владимировна первая подошла к Алёне и поцеловала. В дальнейшем мы много общались с сестрой, вплоть до её безвременного ухода. Но это будет потом. А пока мы делились с ней нашими женскими секретами.

Завершая фильм «Детство Бемби», мы с Николаем Бурляевым попросили отца прочесть стихотворный текст в картине. Стихи, написанные Николаем специально для фильма, ему пришлись по душе. И вот мы вновь с отцом в тонателье «Мосфильма». С какой же ответственностью папа отнёсся к этой работе… А ведь это был просто закадровый текст. Каждое стихотворение мы записывали чуть ли не по четырнадцать дублей.

«Стихи – это, можно сказать, высшая интонация» – эта мысль принадлежит Пушкину. В дневниках отца я увидела её подчёркнутой, так же она была выписана и в мой дневник. Эта высшая интонация была мерилом всего творчества отца. Она заставляла работать в буквальном смысле слова до пота, до изнеможения, чтобы прочесть стихи на высшем пике собственного проживания. Его чувство ответственности за «высшую интонацию» было феноменальным.

  Лишь Человек – Венец и Царь Природы Встал вне закона над лесным народом!  

– читал мой отец, стоя перед экраном снятого мною фильма… В котором участвовали и моя мама, и мы с Колей, и наш сын, внук папы, – девятилетний Ваня Бурляев. Я обняла отца, его рубашка была мокрой от пота… «Ну что? – почти робко спросил он меня. – Получилось?» – «Получилось, получилось, папа. Спасибо…» – «И тебе спасибо, Микола (так на украинский манер называл он Колю Бурляева). Стихи твои здесь к месту…»