Сергей Бондарчук. Лента жизни

Я была на площадке «Мосфильма», где была воссоздана уникальная декорация Грановитой палаты Кремля. Отец провёл меня по ней сам. И вдруг сказал мне: «Знаешь, а ведь раскадровок я сам больше не делаю, не успеваю…» – «Но ведь у тебя такой прекрасный художник!» – сказала я. «Да, замечательный Володя Аронин». – «Я рада, ты снова снимаешь с Вадимом Юсовым». – «Да, он мой друг и оператор. Лучший оператор…»

Вадим Иванович вспоминал: «Видеоконтроль на “Годунове” был для меня мучением. Снимаем, например, сцену смерти Бориса. Бондарчук в царском костюме подходит к монитору, смотрит материал, недоволен. Я знал, что он недоволен прежде всего самим собой.

– Давай, Вадим, ещё дубль.

Снимаем. Снова смотрит.

– Давай ещё.

– Сергей Фёдорович, да не верьте вы монитору, на экране всё будет по-другому. Получилось же хорошо. Зачем вы себя изводите?

Суровый, серьёзный взгляд. Он боялся ошибиться, потому что Борис Годунов был для него всю жизнь заветным образом, как и Тарас Бульба, которого ему власть так и не позволила сделать».

Что-то в настроении отца меня насторожило, какое-то предчувствие. Для меня в этом фильме всё символично. Даже участие моих брата и сестры.

Вот что вспоминает мой брат Фёдор Бондарчук: «В “Борисе Годунове”, которого отец снял в 1986 году, я сыграл царевича Фёдора. Я попал туда практически без проб – были только пробы грима. Съёмки помню очень смутно. Я помню ощущение дикого страха в тот съёмочный день и ещё ощущение безумной ответственности… Я видел, как серьёзно и темпераментно работает со светом Вадим Иванович Юсов и как сосредоточенно, как напряжённо, как грандиозно работает отец. А я был в оцепенении. Свой главный крупный план, где я заливаюсь слезами: “Нет, нет – живи и царствуй долговечно: народ и мы погибли без тебя!” – Я играл, как в бреду. Ныне я понимаю, что был тогда очень зажат. Тем более рядом с отцом… для меня он был колоссальным авторитетом, ну, как Бог. Моя проблема в том, что я у отца – поздний ребёнок. Я для него был мальчик, а он для меня – недосягаемая вершина. После двадцати мне просто физически не хватало общения с отцом. Он в то время ушёл с головой в “Тихий Дон”^[4]. Меня трясло, я не мог поверить, что снимаюсь в кино. До сих пор не могу подробно рассказать о тех съёмках – такой вот выдался мой кинематографический дебют».

Пушкинская трагедия, поставленная отцом в XX веке, – невероятно современна. Всё получил Борис, но нет в его душе покоя, нет счастья. Его не радует ни власть, ни жизнь. Его тревожит неприятие народом рачительных реформ и царских щедрот. Борис не находит себе места в царских палатах, он поднимается на колокольню, бьёт в большой колокол, чтобы заглушить в себе терзающую душу и мысли, бежит из города в бессилии и наедине с собой и небом признаётся: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста…»

В образе Отрепьева артист Соловьёв показал современного Самозванца – деятельного молодого человека, способного ради власти и выгод изменить вере, предать любовь, продать душу. Лишь единственный и последний раз в нём заговорит совесть: в разговоре с князем Курбским он с горечью говорит, что ведёт войска врагов на братьев и кровь русских потечёт: «Вы за царя подняли мечи, вы чисты…» Но его оправдание лишь в том, что на русском троне сидит цареубийца. В фильме, так же как и в трагедии Пушкина, утверждается мысль о том, что личность, ставящая своей целью достижение власти любой ценой, безнравственна, она не будет в конце концов поддержана народом. Юродивый высказывает Годунову то, что не может высказать народ. «Нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит». Но не только Бориса постигает кара за всё содеянное перед народом, но и народ не безгрешен перед лицом истории. Войска Самозванца входили в русские города, не встречая сопротивления. Когда закончится сцена убиения безвинных, царицы и Феодора, и народ поймёт, что свершилось новое убийство, резко оборвутся крики, возгласы, и вся масса людей объединится в одном-единственном действии – молчании.

Народ безмолвствует…

Как-то я встретила в мосфильмовских коридорах человека, который произнёс следующее: «Бондарчук ведёт себя так, как будто у него нет детей». Это была самая настоящая угроза. Однажды отец признался мне, что он в списках на убиение…

– То есть? Кто тебя хочет убить? – спросила я. – И кто тебе об этом сказал?

– Сказали в органах, – спокойно ответил отец. – Там не только я…

Сейчас меня обвиняют в теории заговора против моего отца… Нет, нет, я не буду обвинять кучку кинематографистов, рвавшихся к власти. Нет, дело-то совсем в другом. Важно опорочить идеи, высказанные художником… Даже сама смерть не так уж важна. Напротив, гибель великих людей надолго остаётся в народной памяти. А цель опорочить, облить грязью, исказить – это попытка убить вестника, убить героя до его физической смерти. Кто этим занимается? Те, кто хочет воспользоваться моментом и ослабить, разрушить нашу страну. После печально знаменитого V съезда отец предсказал разрушение Советского Союза и падение нашей культуры в целом.