Сергей Михалков

Глумов узнает его и начинает напевать: «Чижик-пыжик, где ты был?»

Что такое?!

Глумов. «…На Фонтанке водку пил…..(Рассказчику). Послушай, брат, ты видишь, кто он, этот старик? Не узнаешь его?

Рассказчик. Нет… Хотя… Словно я видел его где-то…

Глумов. Это же тапер Дарьи Семеновны… Очищенный!

Рассказчик. Иван Иваныч!

Глумов(Очищенному, вглядываясь в него). Иван Иваныч! Да ведь это ты! Ты! Ты! Помнишь, как ты на фортепьяно тренькал?

Очищенный(осторожно). Не помню…

Глумов. А помнишь, как я однажды поднес тебе рюмку водки, настоянную на воспламеняющихся веществах?

Очищенный. Помню. (Бросается в его объятия.) Друзья! Не растравляйте старых, но не заживших еще ран! Жизнь моя — это тяжелая и скорбная история!

Глумов. Иван Иваныч! Как ты вырос! Похорошел!

Очищенный. А моя жена еженедельно меня крова лишает.

Глумов. Но ведь супруга ваша могла бы и не требовать с вас платы за содержание?

Очищенный. О-о! Не говорите, милостивый государь! Моя жена… А есть ведь, господа, и другие жены… Вот жена Балалайкина, например…

Рассказчик(вскрикивает). Как?

Глумов толкает его: молчи, мол.

Очищенный(рад посплетничать). Никто почти и не знает, что он женат. А он женат, господа, и восемь дочерей имеет.

Рассказчик. Балалайкин женат?

Очищенный(взахлеб). Женат. Живут они в величайшей бедности близ Царского Села, получая от Балалайкина в виде воспособления не больше десяти рублей в месяц. Балалайкин же наезжает туда один раз в неделю, и ни одна душа о том не знает…

Рассказчик близок к обмороку.

Рассказчик. Все погибло.

Очищенный. Что?

Глумов (желая отвлечь Очищенного). Свидетель игр нашей молодости! Иван Иваныч! Да ведь туг фортепьяно! Сыграй нам «Чижик-пыжик! Где ты был?» Помнишь? (Отводит Очищенного от Рассказчика.)

Очищенный. Помню, как не помнить? (Садится за фортепьяно, начинает играть.)

Глумов садится рядом и подпевает.

Рассказчик. Балалайкин женат.

Глумов. Мужайся, что-нибудь придумаем.

Рассказчик. Что же это такое? Значит, он соглашался на двоеженство? И мы должны этому содействовать? А может быть, это и к лучшему? Тут уж мы окончательно свою благонамеренность выкажем. А что же остается? Забыть, что мы собирались только «годить», и по уши погрузиться в самую гущу благонамеренной действительности. Общий уголовный кодекс защитит нас от притязаний кодекса уголовно-политического. Двоеженство! Иначе не спастись. Надо прямо бить на двоеженство. Теперь у нас есть цель: во что бы то ни стало женить Балалайку на «штучке» купца Парамонова, и надо мужественно идти к осуществлению этой цели. (Глумову.) Глумов! А как ты смотришь на двоеженство?

Глумов. Эврика!

Дверь кабинета открылась, оттуда вышли Балалайкин и Юноша.

Балалайкин(всем). Я вижу, друзья, что вы уже перезнакомились. Одну минутку! (Юноше.) Все ясно, наш план неотразим. Ведь прежнее письмо наше возымело действие?

Юноша. Возымело, господин Балалайкин, только нельзя сказать, чтобы вполне благоприятное. Вот ответ-с! (Подает письмо.)

Балалайкин(громко читает). «А ежели ты, щенок, будешь еще ко мне приставать…» Гм, да… Ответ, конечно, не совсем благоприятный, хотя, с другой стороны, сердце женщины… Ну, если и эти письма не помогут… Что ж! Будем еще сочинять… новые… до победного конца!

Юноша(умоляющим тоном). Со стихами бы, господин Балалайкин!

Балалайкин. Можно. Из Виктора Гюго, например. (Декламирует по-французски.) Ладно будет?

Юноша(робко). Хорошо-с, но ведь она по-французски не знает.

Балалайкин. Это ничего: вот и вы не знаете, да говорите «хорошо». Неизвестность, знаете… она на воображение действует! Потребность такая в человеке есть! А, впрочем, я и по-русски могу:

Кудри девы-чародейки.
Кудри — блеск и аромат!
Кудри — кольца, кудри — змейки.
Кудри — бархатный каскад.

Хорошо? Приходите завтра — будет готово… За стихи цена… (Поднял правую руку и показал все пять пальцев.) Пять рублей.

Юноша. Нельзя ли сбавить, господин Балалайкин? Ей-богу, мамаша всего десять рублей в месяц дает: тут и на папиросы, тут и на все-с!