Сергей Николаевич Булгаков

Наука и философия различаются не своим объектом, но способом рассмотрения объекта: «Наука вырезает для себя куски действительности и изучает их так, как будто бы это и была вся действительность. Наука дробит жизнь, разлагая действительность на отдельные части, из которых она затем складывает свой механизм. <…> Наоборот, философия мало склонна к детализации, которая так отличает науку. <…> Она рассматривает мир и отдельные его стороны как целое, в свете строения этого целого. Можно, пожалуй, выразиться и так, что философия ищет уразумения жизненного смысла и значения явлений, в отдельности изучаемых наукой»[1003]. Наука схематизирует законно, но незаконны ее притязания на исчерпание схемами живого бытия. У науки объектное отношение к жизни, омертвляющее эту жизнь: «Наука творит заведомое мироубийство и природоубийство, она изучает труп природы, она есть анатомия и механика природы, такова ее биология, и физиология, и психология»[1004]. Наука способна онтологизировать себя: «Этому условно-прагматическому механическому мировоззрению науки нередко придается онтологическое истолкование, согласно которому мир не только научно познается как механизм, допуская механическую в себе ориентировку, но и есть механизм, и на основании этого механизма истолковывается все бытие»[1005]. Так возникает «научное мировоззрение», которое не есть просто теоретическое заблуждение, но есть ущерб жизни, ее обморок, сопровождаемый обмороком и природы, ее «мертвенная бледность, бесчувствие, но не смерть»[1006]. Над оживлением природы работает человек: «Омертвевшую тварь он старается согреть теплотой своей жизни»[1007].

Богопознание как откровение

Катафатическое богословие возможно лишь в кенозисе Бога в мир через откровение. Катафатическое богословие «возможно не чрез человеческое восхождение в мир божественный, каковое было бы совершенно непосильным и недоступным для тварного сознания, но лишь чрез снисхождение от мира Божественного к миру тварному, т. е. собственное самооткровение Божие, притом такое, которое может быть принято человеком, ему доступно. Доступность же эта основана, конечно, лишь на том, что божественное существо становится в известной мере и человеческим, почему человек из себя и чрез себя, чрез свое самопознание, приобщается к богопознанию. <…> Такое самооткровение может быть лишь собственным делом Божиим в сотворении человека. Это самооткровение и совершено Богом, как основа бытия человеческого, а в нем и всего творения. Человек сотворен Богом по образу Божию (Быт. 1, 27), и этот образ есть ens realissimum в человеке, который становится чрез это тварным богом. Это ens realissimum устанавливает мост онтологического отождествления между Творцом и творением чрез обожение последнего, и оно уже изначально установляет положительное соотношение между Образом и Первообразом. <…> Исходная аксиома откровения состоит именно в том, что существует со-образность между Божеством и человечеством»[1008].