«Есенин сказал, что его биография — в его стихах. Биография поэтов военного поколения, начатая в стихах в ту пору, когда музы, по утверждению древних, должны были молчать, продолжается ныне с мастерством, широтой и углубленностью. И это дает нам право утверждать, что главная идейная характеристика их лирики — высокая ее патриотичность. И дело даже не в том, что запас личных, необыкновенно острых впечатлений, полученных в юности, определил направление лирики, а в том, что главные нравственные принципы, философский взгляд на мир, короче говоря, концепция мира были определены в то суровое решающее время надолго и всерьез»…
Каждая строка этого утверждения — достовернейшая правда и о самом Сергее Орлове. Он был символом своего поколения, его огненной заглавной буквой.
Многое советский читатель, критика, товарищи по перу постигли в славном поэте Сергее Орлове при его жизни. И очень многое еще предстоит постигнуть в нем во втором неизбежном, закономерном его открытии.
НИКОЛАЙ ЗИДАРОВ
Реквием[5]
МАРИЭТТА ШАГИНЯН
Память
Память и «воспоминания» — это разные вещи. Я храню память о дорогом мне поэте и человеке Сергее Сергеевиче Орлове. Но у меня нет материалов о встречах, разговорах и совместном участии в событиях жизни, из которых память ткет обычно то, что мы называем «воспоминаниями».
Память хранит о человеке нечто цельное и неподвижное — его присутствие, его атмосферу, его нравственный облик. Когда Сергей Сергеевич за что-нибудь заступался — значит, заступался за правое дело; когда воевал с чем-нибудь — значит, с несправедливостью. За его подписью под общественным документом всегда легко было ставить свою подпись. Есть такие люди на земле. О них народ говорит: это человек порядочный.
И его стихи (их мало, — он писал скупо и редко) всегда как-то прочно входили в память, как яркие очертанья предметов и явлений, как краски, запахи, погода, месяцы. Апрель, например. Он так и стоит в моей памяти — хрупкий и хрусткий, как тающий снег под ногами, когда он сравнил его с пластинками для проигрывания. И зной лета — как пыль под ногами марширующего полка. Он, кстати сказать, не любил, когда ему хвалили по телефону его стихи…
У Сергея Сергеевича сын Вова, а у меня внук Сережка были большущими друзьями. И это тоже хранит в моей памяти ощущения какого-то родства наших семей.
Как уже сказала вначале — это не «воспоминания», а только память.
АЛЕКСАНДР РОМАНОВ
Думы о Сергее Орлове
Эти строки я впервые не прочитал, а услышал и сразу запомнил лет тридцать тому назад. От самого автора. И с той поры в душе у меня жив его негромкий, чуть торопливый, без ораторских нажимов, буднично убежденный голос. Это была самая первая встреча с Сергеем Орловым.
В тот год, осенью, когда от белого Софийского собора мела в реку Вологду березовая поземка, он приехал в наш пединститут. Собственно, он приехал к своим товарищам, тоже фронтовикам, Сергею Викулову и Валерию Дементьеву, но поскольку они в институте «возжигали» среди студенчества первый после войны литературный костер, и состоялся тот памятный поэтический вечер.
Обстановка в институте в те годы была яркой: наполовину фронтовики, наполовину мы, ребята и девчонки, только что окончившие школу. Разница в возрасте с фронтовиками была всею в несколько лет, но эта разница) как два берега — один высокий, другой низкий, — простиралась рядом в. своей четкой и долгой неслитности. Нам со своего берега не дано было, взойти на их берег, а они всё могли: вступить в азарте жизни и на наш берег, и навести переправы в будущее. Мы на них, ходивших еще в гимнастерках, смотрели с тихим восторгом. И когда они вводили нас в свой дружеский круг, это было честью и приобщением к тому времени, грозные меты которого остались у них в походке, на руках и лицах.