Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное

Он смотрел на мир широко, всеохватно. В открытом, чистом взоре его были видны и почти детское удивление, и мудрость человека, знающего, почем фунт лиха, и готовность откликнуться на еще не высказанную просьбу товарища. Может быть, именно поэтому его доброе сердце было особенно ранимо и казалось беззащитным. Сам Орлов привык жить честно, не щадя себя, и каждая несправедливость, обман оставляли рубцы и шрамы. Он других хотел мерить по собственным нормам, просто не подозревал, что кто-то готов поступить иначе.

Его постоянная забота о семье — матери, жене, сыне, внуке — кому-то могла показаться выходящей из ряда, болезненной: столь остро Орлов чувствовал свою ответственность перед близкими. Он бесконечно мотался из Ленинграда в Москву, из Москвы в Ленинград, то тревожась о состоянии здоровья родных, то ища пути создания семье мало-мальски спокойной жизни. А денег ему всегда не хватало. Орлов сокрушался по этому поводу. Но не мог писать ради заработка. Вообще, как я наблюдал, он не очень охотно расставался со стихами. Напишет новое стихотворение, прочтет одному-другому, выслушает похвалу и положит в дальний ящик письменного стола: мол, пусть само время выверит истинную ценность строчек.

В моей мастерской он тоже часто читал стихи. Приходил, усаживался надолго, обстоятельно, внимательно рассматривал полотно, стоящее на подрамнике. В отличие от других, он никогда не торопился высказать свое суждение. Но и молчание ею было красноречивым. Как оно, это молчание, помогало мне! Орлову важнее было не то, что уже легло мазками на холст (как известно, картина может быть много раз переписана), его больше интересовала побудительная причина, та искра, которая мелькнула в сознании художника, могла вызвать и огонек творчества, и отзвук в сознании зрителя.

Мало кто знает, что Орлов на заре туманной юности мечтал рисовать. Когда он учился в школе, он даже выставлял свои рисунки. После возвращения с войны покалеченные пальцы его рук плохо держали карандаш, не то чтобы кисть. Однако любовь к живописи он пронес через всю жизнь, И судил о живописи вполне профессионально.

Помню, когда я работал над картиной «Утро», Орлов особенно часто заходил в мастерскую. Молчал. Покуривал. Осторожно поглядывал на полотно. Я чувствовал, что замысел ему нравится, созвучен каким-то его мыслям о природе, о том, что и ее краса и человеческая должны быть гармонично слиты, взаимно обогащаться.

Он пришел и в день завершения моей работы. Был весел, словно ему самому удалось решить трудную задачу.

Замечу, что Орлов умел радоваться успехам товарища. В этом сказывались его доброта, отзывчивость, широта его натуры. Он открыл для меня таких писателей, как Александр Яшин, Валентин Распутин, Василий Шукшин, Василий Белов…

— Ты обязательно должен вот это прочесть. — И говорил кого, называл книгу.

Потом, часто за полночь, читая и перечитывая страницы, рекомендованные Орловым, я не мог не отметить ею зоркости, уважительного отношения к людям, их заботам, радостям, печалям.

Однажды по делам Комитета по Ленинским и Государственным премиям СССР мы вместе отправились на его родину — Вологодчину. С непередаваемой трогательностью, застенчивостью и любовью он показывал нам свои родные края, старался, чтобы мы обязательно обратили внимание на какие-то дорогие ему самому приметы детства и юности. В эту поездку я будто заново перечел многие стихи Орлова. Нечасто мне приходилось встречать и такое доброе отношение сразу многих людей к одному земляку. Не только в Белозерске, но и в Вологде мне казалось, что все встречные на улице как-то по-особому привечали Сережу, говорили с ним уважительно, но без малейшей тени уничижительности. Я специально хочу подчеркнуть это, ибо, наверное, отсюда, из таких взаимоотношений поэта с читателями, в стихи привносились очень важные чувства, мысли, сама атмосфера их. Не ошибусь, если скажу, что, работая над стихами, Орлов видел всех этих людей. Для него было очень важно не просто хорошо написать, но так, чтобы эти люди, нередко весьма далекие от поэзии, правильно поняли его, разделили вместе с ним волнение.

Добрый и восторженный, деликатный и мягкий, он вместе с тем не был ни мягкотелым, ни добреньким. Мне довелось не раз слышать его суждения о поэтах, художниках, театральных постановках. Орлов был немногословным, но каждая фраза, особенно критическая, была точна, емка, трудно оспариваема.

Таким он и останется в моей памяти — добрым и непреклонным, каким был на войне гвардии лейтенант Орлов, каким оставался до последнего удара сердца.

М. ЛЬВОВ Стихи после смерти

Наверное, воспоминания надо писать, как стихи, — вынашивать, «напевать» в душе. Придет — для меня — время и таких воспоминаний о Сергее Орлове: все больнее и больнее чувствуешь его отсутствие, его уход. Все больше и больше понимаешь, что Сергей Орлов, как всякий истинный, удивительный человек и поэт, неповторим, незаменим… Что мы, его друзья, стали беднее еще на одного чудо-человека…