Сергей Прокофьев

Доклад его замечателен и тем, что «чистые» композиторы в нём отделены от «нечистых». Нечистых, разумеется, больше, значит, и взять их в плавание к Арарату грядущей музыки придётся меньше. Как бы Хренников ни оправдывался позднее за прилюдное произнесение вроде бы и некровожадной речи, список того, что достойно дальнейшего подозрения, осуждения, а иногда и запрета, был озвучен именно им. Поразительно желание Хренникова расширить список уже запрещённого приказом Главного управления по контролю за зрелищами и репертуаром. Имевшие уши услышали: на время под запрет попали все сценические произведения Прокофьева, вплоть до невиннейшей «Золушки».

Вот главные хренниковские «нечистые», с пояснением, за что то или иное произведение попало в список:

Сергей Прокофьев:

Концерт для виолончели с оркестром (1933–1939) — за то, что «крайне формалистичен» и «рассчитан на узкий круг эстетов- гурманов»;

Опера «Дуэнья» (1940) — за то же самое;

Шестая фортепианная соната (1939–1940) — за то же самое;

«Ода на окончание войны» для симфонического оркестра (1945) — за «шумные тембровые нагромождения»;

Шестая симфония (1945–1947) — за то, что «живые и ясные мысли то и дело заглушаются надуманными сумбурными громыханиями»;

«Праздничная поэма» для симфонического оркестра (1947) — за «безразличие и абстрактность»;

Опера «Война и мир» (1945–1952) — за «глубокие пороки» (какие — не объяснено, но главное сказать нечто дурное).

[В докладе Хренникова на более раннем собрании музыкантов Москвы к этому списку добавлены: предреволюционный балет «Шут» (1915, 1920) — за «яркое проявление декадентства»; а также написанные за границей балеты «Стальной скок» (1925), «Блудный сын» (1929), «На Днепре» (1930), опера «Огненный ангел» (1919–1927), Третья (1928) и Четвёртая (1930) симфонии, Пятый концерт для фортепиано с оркестром (1932), Пятая фортепианная соната (1923) и продукт уже советского опыта очень мелодичная кантата «Расцветай, могучий край!» (1947) — последняя, очевидно, лишь потому, что угодила под запрещение от 14 февраля 1948 года.]

Дмитрий Шостакович:

Оперы «Нос» (1927–1928) и «Леди Макбет Мценского уезда» (1930–1932) — за «грубейший физиологический натурализм и экспрессионистски-болезненную преувеличенность»;

Фортепианный цикл «Афоризмы» (1927) — просто так, без объяснений;

Вторая симфония «Посвящение Октябрю» (1927) — за «холодную линеарную графику и нарочито абстрактную игру ритмами и тембрами»;

Первый концерт для фортепиано с оркестром (1933) — за последовательное углубление «идейных и художественных пороков его творчества»;

Четвёртая симфония (1935–1936) — за то же самое;

Шестая симфония (1939) — за то, что «крайне формалистична» и «рассчитана на узкий круг эстетов-гурманов»;

Третий струнный квартет (1946) — за преобладание «мрачно-исступлённых, неврастенических состояний».

[В докладе на собрании музыкантов Москвы также упомянуты: Третья (1929) симфония; а кроме того: Восьмая (1943) и Девятая (1945) симфонии — за «обращение к миру уродливых, отталкивающих, патологических явлений», чего на страницах этих произведений, пожалуй, и не найти; также Вторая фортепианная соната (1943) и кантата «Поэма о Родине» (1947).]

Николай Мясковский:

Вокальный цикл «На грани» на слова Зинаиды Гиппиус — за «настроение какой-то жуткой призрачности, нереальности, являющейся формой реального бытия» (это не формулировки Хренникова, а цитата без обозначения источника), хотя написан был цикл в 1904–1908 годах и к «советской музыке» не имел отношения решительно никакого;

Шестая симфония (1922–1923) — за представление современности «как страшного, хаотичного мира, подавляющего сознание художника»;

Двадцать вторая симфония (1941) — за то, что «оказалась значительно ниже темы»;

«Патетическая увертюра» для симфонического оркестра (1947), посвящённая тридцатилетию Красной армии, — за «безразличие и абстрактность»;

Кантата «Кремль ночью» (1947) — за «чуждость музыкального замысла идее произведения».

[В докладе на собрании музыкантов Москвы генсек Хренников также осудил Десятую (1927) и Тринадцатую (1933) симфонии, Третью (1920) и Четвёртую (1924) фортепианные сонаты.]

Арам Хачатурян:

Вторая симфония-рапсодия (1943, 1944) — за «шумные тембровые нагромождения» и за то, что «оказалась значительно ниже темы»;

Концерт для виолончели с оркестром (1946) — за «вялость, творческую рутинность».

А кроме того:

Борис Лятошинский:

Опера «Золотой обруч» (1929) — за попытку «воплотить народно-историческую тему средствами и приёмами западного декадентского искусства».

[В докладе на собрании музыкантов Москвы в качестве «формалистического» сочинения приведена его Вторая симфония (1935–1936).]

Александр Мосолов:

Вокальный цикл «Газетные объявления» (1926) — за «предельное уродство»;

Симфоническая картина «Завод» (1926–1928) — за «какофоничность» и «урбанизм».

Гавриил Попов:

Вторая симфония «Родина» (1943) — за то, что «оказалась значительно ниже темы»;