Сергей Рахманинов. Воспоминания современников. Всю музыку он слышал насквозь…

Эти проникновенные слова написаны нашим современником, поэтом Константином Симоновым. «Клочок земли… три березы…», о которых пишет Симонов, как для Левитана, так и для Рахманинова были олицетворением родной русской земли.

Хмурый осенний петроградский вечер. Финляндский вокзал. Платформа. Большие часы со скачущими стрелками. Сегодня стрелки на них скачут непростительно быстро.

Перед вагоном стоит Рахманинов с семьей. Он уезжает из России. Я еще раз провожаю его – и теперь уже в последний раз… Встречи всегда были радостью. Последнее прощанье – неизбывная тоска и слезы.

Два звонка… третий звонок… Прощаемся. Он целует меня и идет в вагон. Поезд трогается. Он машет мне рукой так же, как много, много лет тому назад… Поезд скрылся… Я была единственная, кто провожал его из России.

Уезжать ему было трудно: он метался, не понимая и боясь нового, грядущего, – и сам себя замучил. Там, в особенности в последние годы, его преследовала огромная, действенная тоска по родной земле. Он понял, что совершил ошибку, уйдя от родины, и жестоко страдал. Мечтал вернуться домой – но умер.

Передо мной стоит портрет Сергея Васильевича, который он мне прислал из Америки в 1928 году. Я пишу записки и смотрю на него. Как живой стоит он перед моим мысленным взором.

Обаяние этого человека было безгранично – неуловимое, властное, бессознательное для него самого. Про Рахманинова не скажешь: «он лучше или хуже других». Просто, он был не такой, как все, и сравнивать нельзя ни с кем. Были люди, которые, не зная Рахманинова-человека, не любили его. Но масса, никогда в своих суждениях не ошибающаяся, покорно и целиком отдавала себя во власть его чудесного искусства. Потому что скромный и замкнутый в жизни, – в музыке, в игре он раскрывал людям прекрасную правду о самом себе.

Ташкент

1952 год

Какая же жизнь для меня без музыки!

А.ДЖ. И Е. СВАНЫ[179]

ВОСПОМИНАНИЯ О С.В. РАХМАНИНОВЕ

Впервые я соприкоснулся с Рахманиновым в 1920 году в Нью-Йорке, когда послал ему несколько мелодий русских песен с просьбой гармонизовать их для сборника, который я тогда готовил.

В ответ на эту просьбу я получил лист нотной бумаги, на которой Рахманинов щедрой рукой написал обработку одной из мелодий.

Затем я познакомился с самим Рахманиновым. Это было в 1924 году, когда он жил в своем доме в Нью-Йорке, на Риверсайд Драйв, № 33. Я пришел, чтобы поблагодарить его за помощь, оказанную им комитету университета Вирджинии в 1922 году в связи с распределением фондов, собранных в помощь нуждающимся русским музыкантам в Америке. За спокойной и несколько сдержанной манерой Рахманинова скрывалось искреннее участие к судьбе соотечественников.

В том же самом году Рахманинов устроил концертное турне по Америке Н. Метнеру. Они были друзьями с московских времен; Метнер его полюбил еще до того, как они познакомились. В своем последнем письме от 29 июля 1943 года Метнер писал мне из Лондона, где он теперь живет:

«Если бы я писал воспоминания о Рахманинове, я бы начал их с симфонических концертов (в Москве), на которые я ходил еще учеником консерватории и на которых я помню Рахманинова не как исполнителя, а как слушателя. Только те, кто «имеют уши слышать», могут слушать так, как он; только они могут понять художественную правду, и только с такого понимания начинается духовный рост художников».

Летом 1928 года Рахманиновы жили в Вийе-сюр-Мэр, в Нормандии, в местности, расположенной высоко над уровнем моря, в просторной французской даче Les Pelouses, окруженной цветниками и обширными лугами. Неподалеку жил крестьянин, который поставлял им фрукты, овощи и птицу. По русскому обычаю каждый вечер в большой столовой к чаю собиралась вся семья с друзьями. Любезная хозяйка – жена Рахманинова – возглавляла стол. Присутствие двух дочерей – веселой Ирины, вдовы молодого князя Петра Волконского, и младшей, Татьяны (очень похожей на своего отца и особенно на бабушку, его мать), тогда незамужней, ныне жены Бориса Конюса, очень оживляло общество. Однажды вечером, когда все сидели за столом, Ирина тихонько подкралась к ногам Метнера и приколола большие желтые банты к его башмакам. Когда все встали и Метнер пошел в гостиную, не подозревая о своей странной обуви, раздался взрыв хохота. Рахманинов смеялся до слез, но каким-то особенным беззвучным смехом. Он любил своих детей до того, что гордился даже их проказами.

Другой раз – 29 августа 1928 года – было иное настроение, начали музицировать. Рахманинов показал своим друзьям тогда еще не известный Четвертый концерт, переложенный им для двух роялей. Это было его первое сочинение после одиннадцатилетнего перерыва. Концерт был посвящен Метнеру, который, в свою очередь, посвятил Рахманинову только что законченный им Второй концерт. Рахманинов играл свое новое произведение со Львом Эдуардовичем Конюсом, своим старым другом и товарищем по Московской консерватории. Присутствовали также Метнеры.