Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 2

— Я не доволен теми, — говорил игумен, — кто к нему ходит. Так и знайте, что те, кто к нему ходит, у меня будут на плохом замечании.

Такой неожиданный для них обо мне отзыв крайне их удивил, и, слыша его неоднократно, они заметили явное ко мне недоброжелательство начальства и, боясь его гнева, стали ходить ко мне реже и с великой опаской, со слезами передавая мне причину их кажущегося ко мне охлаждения.

И в Лебедяни, бывая в домах именитых граждан, игумен не упускал случая на вопросы их обо мне отзываться неоднократно о моей личности, называя меня льстецом, гордецом, святошей и страшным мошенником. Бывая часто в нетрезвом виде, он звал меня к себе в келью и тут поносил меня всяческими ругательными словами, а иногда ни с того ни с сего кричал мне:

Подай сюда ключи от свечного ящика, ты не можешь быть полезен для обители — ты мошенник! Ты ожидаешь моего стула!

И сколько я его ни разуверял именем Богоматери, он ругал меня еще более, говоря, чтобы я вышел из обители.

— Ты — бесполезный человек! — только и слышал я от него в эти минуты.

Я хорошо понимал, что это было на меня гонение вражье от древнего человекоубийцы, пользовавшегося несчастной настоятельской слабостью, но, Боже мой! — до чего тяжело мне бывало это переносить! Тяжело мне было еще особенно потому, что мне не с кем было во всей обители разделить своего горя, не от кого было получить слова поддержки и утешения. И уходил я тогда, одинокий, в свою уединенную келью и, обливаясь слезами, взывал такими словами к моему Господу:

— Господи мой, Господи! призри на скорбь души моея, и утеши меня благодатною Твоею силою, и укрепи немощи моя, и просвети сердца ненавидящих и гонящих мя светом благоразумия Твоего, да вси единым сердцем и едиными усты будем петь и восхвалять Пресвятое Имя Твое Отца и Сына и Святаго Духа всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь...

И вот, после одного из таких искушений, вижу я в сонном видении, будто стою я в Покровском приделе во время утрени и, когда запели — «Честнейшую Херувим», вижу я: идет монах, но не простой, потому что на персях его был крест. Лицо монаха этого было несколько рябоватое, бородка продолговато-окладистая, с проседью. На руке он держал мантию, ремень, четки и клобук, а шел из Успенского придела в Покровский алтарь. Проходя через клирос и поравнявшись со мною, он сказал мне, показывая мантию и клобук:

— Готовься!

И очень скоро после этого сновидения я был пострижен в мантию. Совершилось это великое событие моей жизни в день Одигитрии, июля 28-й день 186... год6. После моего пострига отец игумен говорил мне, что он написал на трех записочках для меня три имени и положил их на престол. Два раза во время своего служения он брал с крестом одну из трех записок, и оба раза выходило для меня имя «Феодосий». В день моего пострига и тоже в день его служения, когда нужно было идти постригать меня за малым входом, он взял с престола записку, и в третий раз вышло мне имя «Феодосий».

Вспомни, читатель, мою молитву у раки Преподобного в Киеве и слова подошедшего ко мне неизвестного старичка монаха и подивись со мною вместе великим и неисследимым путям Господним!

LVI.

Однажды приехала к отцу игумену настоятельница новоустрояемой тогда Иларионовской Троекуровской общины, мать Макария7, в то время очень ко мне благоволившая. Всякий раз как она приезжала в наш монастырь к отцу игумену, она просила вызывать меня в настоятельскую келью. От нее игумен не только скрывал свое недоброжелательство ко мне, но показывал ей, что обо мне он имеет особое отеческое попечение.

Богу ведомо одному, — может быть, в его-то душе и не было бы против меня дурного чувства, если бы не его слабость и не склонность поддаваться чужим и враждебным влияниям. Да и то сказать — нельзя судить души человеческой, а тем более ее осуждать, когда знаешь по себе силу врага рода человеческого. Помни все время, пока читаешь мое повествование, дорогой мой читатель, что я — летописец, а не судья, и разумей, что, описывая монастырское нестроение, я не монастыри обвиняю, а человеческую немощь, поддающуюся диавольскому соблазну, когда ей так было бы легко, с помощью благодати Божией, отражать нападение невидимых врагов; стоило бы лишь строго держаться святоотеческих заветов и богомудрого старчества.

Смотри, как при тех же людях, и с теми же их немощами, и при действии тех же враждебных сил цвела в то время да и теперь, благодарение Богу, процветает Оптина Пустынь и другие высокие обители Российские, где введено и держится старчество. Где Старец, которому всякий инок обязан открывать ежедневно свои помыслы, ради Христа, Которому он служит и ради христианского совершенствования, там вот тебе уже те Евангельские «двое», посреди которых Господь обещал невидимо присутствовать. Это уже — Церковь, которую и врата адовы не одолеют. Где же там безвозбранно действовать лукавому?.. Не то в обителях, подобных Лебедянской, какой она была в мое время...

Но продолжаю рассказ.