Но недолго продолжался мир души моей: опять заработала в міре незримом вражья сила... Поступив в монастырь, я не мог оставить Оптинского старчества, видя в нем и вообще в старчестве единый путь, с помощью благодати Божией, к монашескому спасению, и потому каждый год, два раза к 7 декабря и к 8 мая, ездил на совет к старцу моему, великому иеросхимонаху Оптиной Пустыни, отцу Амвросию. Конечно, близкое моему духу старчество не было пощажено лукавым духом, воздвигавшим на него хулы и насмешки, больно отзывавшиеся в моем сердце.
— И что это такое за старчество? — говорил мне отец игумен, — и кому оно в наше время нужно? Еще в прежние времена — куда ни шло, а теперь на что оно, когда ныне всякий знает, как жить? Ну и живи как знаешь: на то и ум Бог дал каждому, чтобы им руководиться. Хорошо было быть старчеству в древние времена в Палестине для простонародья, не знавшего грамоты: ему нужны были руководители. А нынче всякий ребенок не менее другого старца знает. Ходи в церковь да молись Богу — и всё тут.
А наши ученые монахи из «белых» богословов прибавляли:
— Ныне свет учения всех озарил: держись учения Евангелия и заповедей — вот тебе и старчество. Все это вымыслы людей невежественных, прежних времен, а ныне я сам напишу поумнее других старцев.
Тяжело и больно было мне слышать такие речи, а еще ужаснее было видеть и жить среди плодов таких самочинных суждений: много к нам приходило в обитель из міра юных сердец с горячим расположением и ревностью к подражанию житию святых Отец и пламенной любовью к Богу, и — что же? В скором времени без духовного руководства, без старческого окормления их духовно неудовлетворенной, жаждущей души, они охладевали в своей ревности и не только делались неспособными к жизни иноческой, но становились в прямое отягощение не только міру, в который они устремлялись обратно из обители, но и самим себе. Да и те, которые удерживались в обители, мы уже видели, во что они обращались без старчества. И это была та самая соль земли, о которой говорил Спаситель, но соль, терявшая в своем самочинии силу и становившаяся годной только... на попрание міру...
Скорбно мне все это было, и я сражался, как мог и чем мог, с хулителями старчества, но мне в ответ сыпались насмешки, злоречие, оскорбления... Называли меня ханжой, святошей, лицемером, ненавидели меня и ненависть свою ко мне переносили и на тех из братий, кто был ко мне близок, и даже мстили им.
Но не были они виноваты, а виноват был в гонениях, на меня воздвигаемых, все тот же исконный человекоубийца, действовавший в них прикровенно, так, что они по привычке уже и не замечали его козней. А старчество так нестерпимо опасно лукавому духу, что, по авве Дорофею, он ненавидит не только самое наставление старческое, но даже самый звук голоса его произносящего, ибо знает, что «спасение есть во мнозе совете, а имже несть управления, падают аки листвие».
Что же за орудие такое для спасения души человеческой это старчество? — спросит меня, быть может, тот, кому достанется, если Богу угодно, разбирать мою рукопись. Не моими малограмотными речами ответить мне на возможный вопрос этот, а отвечу я словами и писанием мужей ученых и богомудрых: отшельника Скита Оптиной Пустыни, отца Климента Зедергольма, известного ревнителя Православия и писателя К. Н. Леонтьева, самих богомудрых старцев Оптинских и, наконец, светильника Русской Церкви, епископа Феофана, затворника Вышенского.
Вот что пишут они о старчестве.
Что такое старчество?
Переход о. Леонида в Оптину Пустынь замечателен тем, что им введено и упрочено в этой обители так называемое старчество. Этот основанный на евангельском, апостольском и святоотеческом учении образ монашеского жития в наше время пришел в такое забвение, что о нем считаем не лишним сказать несколько слов.
Старчество состоит в искреннем духовном отношении духовных детей к своему духовному отцу, или Старцу.
Преподобные Климент и Игнатий в Добротолюбии выставили пять признаков такого искреннего духовного отношения: 1) полная вера к своему наставнику и предстоятелю; 2) истинно-истинствовать перед ним в слове и деле; 3) не исполнять ни в чем своей воли, а стараться во всем отсекать оную, то есть ничего не делать по своему желанию и по своему разумению, а всегда обо всем вопрошать и делать по совету и воле наставника и предстоятеля; 4) отнюдь не прекословить и не спорить, так как прекословие и спорливость бывают от рассуждения с неверием и высокомудрием; 5) совершенное и чистое исповедание грехов и тайн сердечных (2-я ч. Добротолюбия, гл. 15).